«Когда пришла „ДНР“, всех дилеров перестреляли». Как живут наркозависимые женщины на оккупированном Донбассе
Побои, «подвал» или 11 лет колонии — все это угрожает наркозависимым людям на контролируемой «ДНР» территории лишь за то, что они являются пациентами заместительной поддерживающей терапии — полностью легальной для Украины и других цивилизованных стран программы.
В ноябре 2017 года жительница Винницы Наталья Зеленина, переселенка из Донецка, в очередной раз собралась навестить свою мать, которая осталась на оккупированной территории. Наталья пересекала линию разграничения, когда на блокпосту Еленовка ее задержали боевики «ДНР» и отвезли на досмотр. У женщины изъяли бупренорфина гидрохлорид — легальный для Украины препарат, который получают пациенты заместительной поддерживающей терапии (ЗПТ), живущие с наркозависимостью.
На момент задержания Наталья Зеленина была пациенткой ЗПТ уже десять лет — она зарегистрировалась в программе в 2007-м, еще когда проживала в Донецке. С тех пор под контролем врачей регулярно принимала бупренорфина гидрохлорид — один из двух официально зарегистрированных в Украине препаратов для ЗПТ.
Накануне своей последней поездки в Донецк Наталья Зеленина получила 140 таблеток бупренорфина — 70 для себя и еще 70 для друга, который живет на неподконтрольной территории
В Винницу Зеленина переместилась в 2014-м, с началом военных действий на Донбассе, где зарегистрировалась как внутренне перемещенное лицо и присоединилась к программе заместительной терапии в Винницком областном наркодиспансере Соцтерапия. Именно там накануне своей последней поездки в Донецк она получила 140 таблеток бупренорфина — 70 для себя и еще 70 для друга, который живет на неподконтрольной территории, — ставшие для нее роковыми.
По «законодательству» так называемой «ДНР» препараты заместительной поддерживающей терапии приравниваются к наркотическим средствам, — а это значит, что пациенты ЗПТ, которые везут с собой на оккупированные территории бупренорфина гидрохлорид или метадона гидрохлорид — второй легальный препарат заместительной терапии, — могут быть арестованы за контрабанду наркотиков. Так случилось и с Натальей Зелениной. Сейчас она находится в городе Снежном в единственной женской исправительной колонии № 127. Это единственное учреждение такого рода, которое функционирует на оккупированной территории Донецкой области. Так называемая «ДНР» осудила ее к 11 годам лишения свободы.
До этапирования в Снежное, пока Зеленина находилась в донецком СИЗО, ей не давали жизненно необходимый препарат ЗПТ, говорит руководительница общественной организации Свитанок Наталья Безелева. ОО Свитанок базируется в Краматорске и работает с наркозависимыми женщинами в Донецкой области. Какое-то время Зелениной также отказывали в приеме антиретровирусной терапии — она нужна ей, так как женщина живет с ВИЧ-статусом.
Наталия Безелева з ГО Свитанок в Славянске помогает наркозависимым женщинам, переселенкам из оккупированных территорий. Сейчас они держат на контроле дело другой Натальи - Зелениной, которую арестовали в самопровозглашенном ДНР / Фото: НВСейчас за дело Натальи Зелениной взялись правозащитники из Украинского Хельсинского союза по правам человека, а также представители различных общественных организаций, в том числе международных. Ведутся переговоры о том, чтобы включить Зеленину в списки обмена с так называемой «ДНР». Однако согласится ли на это та сторона, точно неизвестно.
Наталья Зеленина — не единственная, кто пострадал от репрессивной наркополитики после оккупации Донецка. Почти четыре сотни наркозависимых людей — пациентов ЗПТ лишились возможности получать жизненно необходимое лекарство, благодаря которому они смогли отказаться от употребления наркотиков и начать новую жизнь.
Среди них и Елена Курлат — в прошлом жительница Донецка, а ныне переселенка, живущая в Славянске. Ей 54 года, и 37 из них она живет с наркозависимостью. С 2014-го Елена встала на ЗПТ в Донецке, а потом началась война. Сегодня Курлат работает региональным координатором Всеукраинского объединения наркозависимых женщин ВОНА.
Репортер НВ Саша Горчинская встретилась с ней в Славянске. В интервью Курлат рассказывает, как наркотики вошли в ее жизнь, а позже ушли из нее благодаря заместительной поддерживающей терапии; вспоминает, что происходило в Донецке после оккупации, и делится историями других наркозависимых женщин.
«Живу с наркозависимостью 37 лет»
Я начала употреблять наркотики примерно в 17 лет. Дело в том, что у меня развелись родители. Процесс развода длился два года, с моих 13-ти до 15 лет. Они разводились два года — для меня это был конец света. Обычно дети тяжело такое переживают. У меня было ощущение, что мир рухнул, что в нем нет ничего прочного. Потом они создали новые семьи, и я стала не нужна ни там, ни там. И таким образом — с помощью наркотиков — я хотела обратить на себя внимание. Но, наверное, слишком сильно обращала. Мама умерла, когда мне было 19 лет, а папа меня постоянно поддерживал, не отказывался от меня. Мы испробовали все возможные способы лечения.
Я живу с наркозависимостью уже 37 лет, из них семь — на заместительной поддерживающей терапии. Она меня спасла, дала мне возможность себя реализовать. У меня два высших образования, филологическое (я «русский» филолог) и врач-психиатр — нарколог. Правда, из-за зависимости я не работала по медицинской специальности. А вот филологическое образование мне пригодилось — я член редколлегии изданий Альянса общественного здоровья.
После оккупации Донецка Елена Курлат переехала в Славянск, где сперва устроилась сторожем, чтобы совмещать работу и регулярный, своевременный прием ЗПТ / Фото: НВТак сложилось, что в 2014 году весной, перед самой войной, я встала на программу заместительной терапии. Тогда у меня было ужасное состояние здоровья — я реально умирала, боялась, что не доживу.
До того как встать на ЗПТ, я два года употребляла самый страшный наркотик современности, который называется дезоморфин, он же — «крокодил» [употребляется инъекционным путем, — НВ]. Я не могла ходить, передвигалась на костылях. Сын практически на руках принес меня на программу. На тот момент мне некуда было делать инъекции, даже внутримышечные: или абсцессы, или иголка не входит в тело.
Первый месяц я лежала там в стационаре, потому что было трудно добираться из дома каждый день, чтобы вовремя и регулярно принимать препарат.
«Всех дилеров перестреляли»
Только я очухалась — Славянск освободили. Но все эти мерзавцы [пророссийские сепаратисты, — НВ] пришли в Донецк. Началась какая-то совершенно непонятная жизнь. Пустые улицы, нельзя выйти вечером из дома, потому что можно попасть в «подвал» так называемой «ДНР». Всех дилеров перестреляли, купить ничего невозможно.
На наркозависимых людей началась настоящая охота: людей останавливали, проверяли и забирали «на подвал». С особенной жестокостью «охотились» именно на пациентов ЗПТ. Если находили удостоверение, — а у нас есть соответствующие удостоверения о том, что мы пациенты данной программы, — могли сразу избить или даже убить. Мы прятали удостоверения, затем и вовсе перестали носить их с собой, потому что за это убивали. Я знаю такие случаи.
До того как встать на ЗПТ, я два года употребляла самый страшный наркотик современности, который называется дезоморфин, он же — «крокодил»
В какой-то степени нам повезло, потому что организация Альянс общественного здоровья успела отправить партию препарата для ЗПТ, пока еще работал аэропорт в Донецке. Это была партия на всю Донецкую область. Но так вышло, что она вся осталась в Донецке, и поэтому пункт выдачи заместительной терапии там просуществовал еще год, в отличие от Луганска, где по так называемому «законодательству» самопровозглашенной «ЛНР» все пункты ЗПТ закрылись сразу.
Каждый день мы ждали, что программа ЗПТ в Донецке закроется. Однажды был такой инцидент: мы приходим на программу утром, а у ворот стоят автоматчики, и висит объявление — «В связи с АТО программа закрыта». Тут надо отметить, что в Донецке был большой пункт заместительной терапии, по-моему, почти на четыре сотни человек. И все эти люди остались в страшном положении. Позже выяснилось, что это самодеятельность главврача больницы, при которой функционировал пункт ЗПТ. Он хотел этим препаратом лечить от зависимости военных, специально для этого в наркодиспансере освободили целый этаж.
У него это не получилось, и нам сказали «Идите получайте препарат». Мы все прибежали, стояли там до шести вечера — это огромная толпа — и все-таки добились. Но каждый день после этого мы боялись, что придем, а препарата не будет.
«Устроилась на стоянку работать сторожем»
В Донецке я находилась до мая 2015 года. В том месяце мне вполовину урезали дозировку: было 50 мг метадона, а потом врач говорит, мол, «Завтра ты получаешь не 50, а 25». Я говорю: «В таком случае давайте я уеду на подконтрольные Украине территории». Она меня спросила, куда, я сказала, что поеду в Славянск, потому что там у меня родная тетя, двоюродный брат, есть родственники.
Когда я пересекла линию разграничения, первое время у меня было чувство свободы и стабильности. Тогда как раз работала программа под названием Переселенцы — ее создали для пациентов заместительной терапии, которые выехали из Крыма [после оккупации полуострова Россией]. Позже к этой программе присоединили людей из Луганской и Донецкой областей. Было человек, наверное, шестеро из Донецка, двое умерли — они были тяжело больны.
После переезда я устроилась на стоянку сторожем. Это была единственная возможная для меня работа, из-за того что кабинет заместительной терапии открывается с восьми утра. Препарат же необходимо выпить утром — обязательно. Его нужно выпивать регулярно, в одно время, чтобы был результат.
Сейчас Елена Курлат работает региональным координатором организации, которая опекается наркозависимыми женщинами в Донецкой области / Фото: Наталья Кравчук, НВГде можно найти такую работу, которая начиналась бы с половины девятого или с девяти утра? Оказалось, что очень сложно. Я очень держалась за ту стоянку, хотя получала там копейки. Но это было хоть что-то.
Я очень хотела работать в местной организации Наша допомога в Славянске. Меня взяли на работу в проект Pitch, и я проработала до его окончания. А потом был конкурс на должность регионального представителя организации ВОНА в Донецкой области. Я отправила резюме, меня взяли.
Наше сообщество — женщины, живущие с наркозависимостью, — очень закрытое. Стигма настолько сильна, что женщины прячутся. И для того, чтобы сделать цель более видимой, я начала писать рассказы о том, как живут наркозависимые люди. Пользуюсь успехом среди своих.
«Я ужасно скучаю»
Я не была на похоронах своего отца, потому что это происходило на оккупированной территории — отец умер год назад. И я не смогла попасть туда, потому что на тот момент у меня были не в порядке документы. Я не была на свадьбе у своего сына. Понимаете, какая вещь? Я могла бы поехать, конечно, но очень страшно везти с собой препарат, поскольку есть много случаев, когда находят и сажают за контрабанду наркотиков. История с Наташей, которую арестовали, — одна из таких.
Пустые улицы, нельзя выйти вечером из дома, потому что можно попасть в «подвал» так называемой «ДНР»
На [временно оккупированной] территории остался мой сын. Он у меня взрослый уже, ему 35 лет будет. Он работает там и убежден, что все, что произошло — правильно. У нас совершенно разные политические взгляды. И после того, как я написала один рассказ и опубликовала в интернете, он меня заблокировал в социальных сетях и сказал, что «у меня матери нет». Вот так.
Честно говоря, мне очень хочется пройти по улице Артема в Донецке. Я ужасно скучаю. Все-таки здесь я чужая, «бездомная», живу на съемных квартирах. И трудно, в общем, немного.
«Женщины становятся мишенями»
В славянской общественной организации Наша допомога работает пять женщин и один мужчина. Все они — пациенты заместительной терапии. Абсолютно социализированы, живут нормальной жизнью. Одна девочка очень интересная. Она на программе [заместительной терапии] родила троих детей. И вот это ее спасло, так сказать, удержало — она «сумасшедшая» мама: живет ради своих детей, ради семьи. И это очень приятно видеть.
Есть девочка, которая приехала сюда из России. В РФ она несколько сроков отсидела — и поняла, что покоя ей там не дадут, полиция не даст жить нормально. Тогда она познакомилась с наркозависимым мужчиной из Славянска, вышла за него замуж. Позже его посадили, а она встала на программу ЗПТ, где познакомилась с замечательным парнем, и сейчас у них все хорошо. Она держит дома мини-приют для животных.
Что касается нашей организации, ВОНА, — мы объединились, чтобы повлиять на изменение наркополитики и защищать свои права. В Украине все еще действует карательная наркополитика. Эта стратегия худшая в мире и на деле не работает.
Сын меня заблокировал в социальных сетях и сказал, что «у меня матери нет»
Нас очень волнует такой вопрос, как доступ женщин к программам снижения вреда, в частности к заместительной терапии, потому что некоторые женщины боятся идти на ЗПТ из-за того, что службы по делам детей вмешаются и заберут их [ребенка]. Ст. 164 Семейного кодекса Украины гласит, что детей можно изъять у родителей с наркоманией. Хотя по-правильному, конечно, нет такого диагноза — «наркомания». Есть поведенческие расстройства, вызванные употреблением психотропных наркотических веществ. Однако службы больше интересует не то, как реализуются родительские права, а есть ли у родителей этот диагноз. Поэтому женщины становятся мишенями.