«У нас один враг — это Россия». История беженца Монтасира и его украино-сирийской семьи
Сириец Монтасир Альбольболь рассказывает о том, как это — жить в статусе беженца, и с какими проявлениями дискриминации приходится сталкиваться ему и его украино-сирийской семье в Украине.
Монтасир Альбольболь познакомился с Украиной много лет тому назад, когда приехал сюда, чтобы получить специальность врача в Днепропетровском медицинском университете. В 2010-м он встретил Ярославу — украинку, которая вскоре стала его женой. В марте 2011-го, когда в Сирии вспыхнули военные действия, Ярослава Монтасир как раз ожидали рождения первенца.
Сегодня семья, в которой уже трое детей — дочь Лимар, а также сыновья Лоранс и Льоей — живут в Киеве. Монтасир возглавляет здесь оппозиционную сирийскую общину. Несмотря на то, что он уже одиннадцать лет женат на украинке, Монтасиру так и не удалось получить украинское гражданство. Более двух лет он живет в официальном статусе беженца.
Репортер НВ Саша Горчинская встретилась с Монтасиром Альбольболем и расспросила его о том, с какими сложностями сталкиваются беженцы в Украине.
О жизни в Сирии
В 2011-м, когда в Сирии началась война, я, конечно, поначалу участвовал во всем этом как медик — вместе с коллегами мы спасали раненых, тех, кто попал под бомбы.
Моя старшая дочь — Лимар — родилась в Сирии во время войны. Когда у моей жены начались схватки, мы не знали, как отвезти ее в больницу. В тот момент действовал комендантский час — нельзя было выйти из дома никак. Поэтому мою жену повезли рожать в больницу на танке — в прямом смысле этого слова. Мы попросили о помощи армию, военных. Отвезли ее. Так она и родила Лимар.

Первыми в Украину уехали моя жена и наша маленькая дочь, потому что они — украинские граждане, их эвакуировали. Я провел семью в аэропорт. Они отправились к родственникам жены. Сам остался в Сирии — не мог бросить свой народ, хотел помогать людям как медик.
В 2013 году я попал под обстрелы. Получил многочисленные серьезные травмы: меня ранил в ногу снайпер, была открытая рана. В тело попали осколки от бомб. Все мои коллеги погибли на месте, остался жив только я один. Это чудо, что я тогда выжил. Меня срочно отвезли на операцию — на границу с Иорданией, тогда эта граница была открыта для раненых. В Сирии нельзя было ехать в больницу, там нас могли бы арестовать.
Я пролежал в реанимации почти полтора месяца. У меня до сих пор осколки в теле — их не вытащили, потому что врачи посчитали, что это небезопасно. На моем теле до сих пор видны последствия этих ранений.
Мою жену повезли рожать в больницу на танке — в прямом смысле этого слова
Моя жена поехала туда, на границу с Иорданией, чтобы забрать меня — договорилась об этом через посольство. Там, в Иордании, у нас родился еще один ребенок.
Я выехал в Украину из Сирии в 2014 году. В Сирии оставил все: там разбомбили наш дом, машину. Мы потеряли все, что имели, и выехали из Сирии не то что «по нулям», а даже в минусе — нам пришлось одолжить денег, чтобы выехать в Украину.
Об общем враге
Страшно ли мне было выезжать в Украину, зная, что здесь в 2014-м уже была своя война и свой конфликт? Нет. И у Украины, и у Сирии — один враг. Это Россия. Сирию бомбят российские самолеты, они убивают мирных людей. Поэтому я хорошо понимаю ситуацию, в которой оказалась Украина, и всегда ее поддерживаю. В том числе, публично, если даю интервью, например, на телевидении.
Сирийская община в Украине — на самом деле, очень разобщенная. Я представляю ту общину, которая выступает против действий сирийской власти. Мы — оппозиция. Но есть и другая община — они поддерживают нашего президента [Башара Асада], можно даже сказать — диктатора. Я с ними не дружу. Поддерживать диктатора, который убивает свой народ — это для меня непонятно, неясно вообще.

Если умрет диктатор, то я бы хотел вернуться в Сирию. Мое сердце делится на две половины — это Украина и Сирия. Я считаю обе этих страны родными для себя. Моя жена разговаривает на украинском, поэтому я хорошо понимаю украинский. Мои дети же понимают и арабский, и украинский.
О бюрократии
Уже больше двух лет я живу в статусе беженца. Несмотря на то, что я женат на украинке, а это, согласно украинскому законодательству, дает мне право на получение вида на жительство, а затем и гражданства Украины через определенный период, я до сих пор этого не получил. Хотя должен был еще пять лет назад. Трое моих детей — тоже с украинским гражданством. А я — все еще нет.
Сирию бомбят российские самолеты, они убивают мирных людей
Получение украинского гражданства позволило бы мне изменить в моей жизни многое. Во-первых, я бы мог найти нормальную работу, или даже открыть свой бизнес. Во-вторых, я смогу выезжать за границу — сейчас же мне ни в каком посольстве не поставят визу.
В целом же, в Украине немало беженцев из Сирии. Есть те, кого пригласили родственники — если это, например, смешанные семьи. Есть и такие, кто приехал как беженцы — часто это те, кто попал в Украину через Одессу, а перед этим — транзитом через Турцию. Но украинское государство не предоставляет таким беженцам никакой помощи. Немного помогает друг другу мусульманская община.
Читайте также: «Добро пожаловать». Сирийские силовики насилуют и унижают беженцев, которые вернулись домой — правозащитники
О дискриминации и непринятии
В Украине у нас были серьезные проблемы с документами — с пропиской. Мы прописались у родственников моей жены в Чернигове, но всего лишь на год. Родственники моей жены не принимают ее после того, как она приняла ислам. Ее мать и отец говорят, что она «продала» свою религию и предала Иисуса Христа. Так продолжается уже 11 лет — это постоянные разборки и постоянная критика. Я и сейчас иногда все еще слышу от жены, что ее мать говорит ей это. В связи с этим ее родственники не навещают ее — приезжают только ее брат и сестра.
В одной из квартир соседка вызвала полицию, назвав меня террористом
Мы живем на съемных квартирах. Часто сталкиваемся с дискриминацией и расовыми предубеждениями. В одной из квартир соседка даже вызвала полицию, назвав меня террористом. Особенно от этого страдает моя жена потому что носит хиджаб. Ей удалось найти работу только месяц назад — она работает преподавателем в школе [у Ярославы — педагогическое образование, — ред.]. До этого моя супруга сталкивалась с отказами в связи с хиджабом.
Я всегда говорю на это: разве так можно, оскорблять женщину, тем более, что она — украинка? Ладно, допустим, ко мне еще могут быть какие-то вопросы, потому что — иностранец. Но она — украинка. Принять ислам было ее осознанным решением. Наши дети — также украинцы. Почему нас называют террористами? Наверное, некоторые люди считают, что мы оставили свою страну и приехали сюда, в Украину, чтобы забрать здесь что-то чужое. Но ведь это не так.
This research was supported by the German Federal Foreign Office and Berlin Journalism school in the framework of #CivilSocietyCooperation