Голоса Бабьего Яра. Истории троих очевидцев массового убийства, ставшего одним из символов Холокоста
80 лет назад на территории Киева нацисты совершили одно из крупнейших преступлений в истории Второй мировой. За два дня — 29 и 30 сентября 1941 года — в урочище Бабий Яр были убиты 34 тысячи евреев.
Пережить массовый расстрел удалось немногим. Сейчас свидетельства живых очевидцев собирает команда проекта Голоса, которая работает при Мемориальном центре Холокоста Бабий Яр.
НВ получил интервью троих из них и представляет эти рассказы в формате монологов — свидетельства этих людей публикуются в Украине впервые.
Раиса Майстренко
на момент событий в Бабьем Яре ей было три года
Когда началась война, мне было три года. Отец был на фронте, а мы с мамой и бабушкой оставались в Киеве. Прожили оккупацию с бабушкой, дедушкой, братом (он от первой жены отца, а я от второй). Бабушка была хорошая, хоть даже и не родная отцу. Роднее нее человека у меня не было.
Моя мама еврейка, а папа наполовину украинец, наполовину русский. Какой я национальности, я не знаю и не хочу знать — человек есть человек. Лишь бы хороший был, как бабушка говорила.
Помню, как для меня началась война: я спала головой у окна, и надо мной от удара разбилось стекло — Киев начали бомбить. Мы жили возле вокзала, на улице Саксаганского.
Началась оккупация. По городу были развешены листовки с приказом евреям собраться в одном месте. Помню, как трехлетней я сидела на улице возле банки с вареньем, накрытой газеткой, и пыталась дотянуться до нее. Это было на одной из улиц на пути к площади Победы — уже там начинали «сортировать» людей.
Тогда они не думали, что их отправляют на расстрел — считали, что будут в Палестину отправлять. Помню, как вели «белых дедушек». Бабушка говорила, что это были еврейские священники — раввины.
Все хлынули посмотреть, я осталась одна, а рядом — большие банки с вареньем. Я пыталась пошарить в этих банках, оглянулась — и никого уже не было. Затем я пошла искать бабушку и увидела «белых дедушек», эти раввины были в нижнем белье.
Мама и ее еврейские родственники ушли вместе со всеми, а бабушка убежала со мной на руках. Она спряталась за могилками, и так мы просидели всю ночь. Бабушка любила нас. Она не родная, но спасла и вынесла из этого ада.
Немцы выгнали нас из дома на Саксаганского, и мы переехали на Жилянскую к родственникам бабушки. Все знали, что мама погибла в Бабьем Яре, но никто нас не выдал. Наоборот, предупреждали, и мы с дедом прятались в подвале на полу. Немцы заходили на ступеньки, но в сам подвал не спускались — только стреляли, а мы головы прятали и остались живы.
Лариса Багаутдинова
в два года была спасена с места расстрела в Бабьем Яре
Я родилась 13 октября 1939 года на улице Красноармейской в Киеве, где и жила до войны. Моя мама еврейка, и когда в 1941 году пришла война и был издан приказ, чтобы все евреи собрались в одном месте, мама пошла туда вместе с бабушкой. Меня они взяли с собой — никто не знал, что происходит. По дороге в Бабий Яр стало очевидно, что все это не просто так, и мама, как мне позже рассказали, передала меня какой-то женщине, когда один из полицаев отвернулся. Вот так я и спаслась.
Когда маму расстреляли, мы жили на Красноармейской. Папа и бабушка боялись, что на нас могут донести. Меня побрили налысо, ведь волосики были крученые, и моя бабушка, верующая, повесила серебряный крестик, который я потом сгрызла — осталась одна цепочка.
Затем нас с семьей — моей двоюродной сестрой, папой, бабушкой, тетиной родной сестрой — увезли в Германию. Нас взвешивали, женщин и мужчин разделили. Помню нары и множество людей, но мы там были недолго.
Во время войны мы находились в Эссене. А папе, поскольку внешне он был похож на скандинава или немца и в совершенстве знал немецкий, предложили должность чертежника в Дюссельдорфе. Местный бюргер был симпатичным старым мужчиной, и его семья к нам хорошо относилась, так что он выделил для нас комнатку, где мы и жили. Папа оттуда каждый день ходил на работу.
К нам хорошо относились. Помню булочную через дорогу, где бабушке давали в долг хлеб. Папа потом заносил деньги. Дочка нашего хозяина знала, что мою мать расстреляли, а я сама еврейка. Помню, как на Новый год они с отцом принесли нам огромного игрушечного «говорящего» медведя.
Самолет Королевских военно-воздушных сил Великобритании над немецким Эссеном. Фото сделано между 1942 и 1945 годом / Фото: Imperial War MuseumsОднажды мой папа попал под обстрел, пришел домой весь в мелу, лицо разбито — рассказывал, как бежала немка с ребенком, и он накрыл ее собой, когда рядом обрушился дом. Обстрелы были страшные, нужно было бегать в бункер. Я была самой меньшей, так что моей «ношей» был ночной горшок. Когда ночью начинала звучать сирена, я хватала горшок и бежала со всеми в бункер под трассирующими пулями и огненным дождем.
Сейчас я очень часто мысленно возвращаюсь в то время. Тогда люди случайно остались живы, просто случайно. Когда возвращались домой, начинались страшные обстрелы, и все падали под вагоны.
Помню, как американцы вошли в Эссен, ездили по городу на маленьких джипах. Как-то мы шли по улице, и мимо проходил высокий американец с сеткой с апельсинами. Апельсины выпали из сетки, он обернулся, засмеялся и пошел дальше — пьяный был.
Вернулись в Киев, а тут — никого. У папы был адрес сестры, тети Жени, которая с семьей эвакуировалась в Ташкент. Какое-то время мы жили у нее. Затем переехали к сестре бабушки на Подол, у нее там был частный дом.
Папа мне всегда говорил никому ничего не рассказывать о том, что я еврейка и была в Германии. Когда я повзрослела и закончила школу, он дал мне мамины сережки, колечко и цепочку. Говорит, «это мамино — храни». Ее золотые серьги у меня есть до сих пор.
Лидия Ткаченко
смогла избежать расстрела в Бабьем Яре в 9 лет
Я родилась в Подольском районе Киева 19 октября 1931 года. Когда началась война, моего отца забрали на фронт, и мы с мамой и двумя братьями остались одни. Я работала и ухаживала за детьми. В сентябре 1941 года немцы приказали всем евреям явиться в Бабий Яр. 28 сентября я с мамой пошла в комендатуру, и мы простояли там целый день — мама хотела зарегистрироваться, но нам не удалось из-за большого количества людей. Повезло, — иначе меня бы тут уже не было.
На следующий день мы собрались идти в Бабий Яр, но мой брат заболел — у него отнялись ноги. Он просто не мог выйти из квартиры. Мама сказала нам побыть дома, пока она пойдет посмотрит. Так она ушла и по сей день не вернулась… Маму мы не дождались. Одна наша знакомая рассказывала, что видела, как она в Бабьем Яре кричала и плакала, чтобы ее выпустили; говорила, что дома ее ждут трое детей.
Наша приятельница пришла и сказала, чтобы мы не ждали, так как мамы уже нет. Мне было девять лет, а братьям — двенадцать и тринадцать с половиной. В тот день, когда люди шли в Бабий Яр, наши соседи собрались и даже наняли бричку с лошадями, уехали туда. Чуда не случилось.
Читайте также:
Патрик Дебуа Место одного из крупнейших в истории преступлений. Что нужно знать о Бабьем Яре
До прихода отца с фронта мы жили на улице Воздвиженской на Подоле, нас спасли папины родственники — украинцы. Отец вернулся 1 сентября 1942-го раненый и больной. Нам пришлось покинуть этот район и уехать в село в 50 км от Киева, где он владел небольшим домом. Там было несладко, приходилось прятаться. То, что папа украинец, было нашим спасением. Его паспорт нас спасал. Если бы не отец, то мы бы не дожили до этого времени.
Не все немцы нас преследовали. В основном этим занимались офицеры в черной одежде — гестаповцы. Обычный же немец проходил и не обращал на нас внимания, тогда как гестаповец мог на улице схватить и куда угодно увести. Проезжала машина и могла забрать любого человека. Были случаи, когда девочек-подростков забирали в Германию.
Моего старшего брата арестовывали дважды, и хорошо, что это случалось при папе, который забирал его из комендатуры. Приходилось с самого утра не показываться на улице. Тот год, когда отец пришел с фронта, был для нас адом. Просто не верится, что я жива до сих пор. Какое-то чудо.
Я посещаю Бабий Яр в памятные дни, но не могу там долго находиться. Как ногой ступаю на землю, то все на меня давит, будто меня должны закопать.