Все уедут, а мы останемся. Как живут крымчане, которые решили не покидать Крым
После оккупации Крыма Россией многие местные жители решили остаться на родине: кто-то не смог расстаться с домом, другие же не нашли себя на новом месте, для третьих это стало гражданской позицией.
Этот материал был подготовлен в рамках проекта Крымская редакция — инициативы украинских журналистов из Крыма, призванной найти инструменты и решения для деоккупации и реинтеграции полуострова.
Лиза Андреева выходит на связь через телеграм из Гагаринского парка в Симферополе. «Вот смотри, — говорит она, — здесь у нас все как всегда». За ее спиной — разлапистые ели, а чуть поодаль виднеется Вечный огонь.
Когда в Крыму проходили протесты против Евромайдана и начиналась аннексия, Лиза ждала ребенка и практически не выходила на улицу. Митинги за Украину шли буквально у нее под домом. Отряды «крымской самообороны» отлавливали и избивали проукраинских активистов, это тоже было где-то рядом. При рождении ее дочь получила два свидетельства — украинское и российское, а желания оставаться в аннексированном Крыму не было. Было страшно. Начались поиски альтернативы.
«Мы стали ездить по разным странам, — рассказывает Лиза. — Были в Испании, Штатах, смотрели, где бы нам пожить и остаться. Но поняли, что ничего лучше Крыма найти не можем: все-таки здесь все знакомое и легкое, есть свои занятия, друзья, семья. И время прошло и стало понятно, что оккупация это надолго и уже безопасно».
Окончательное решение пришло в 2016 году. В то время Крым уже полностью перешел на российский документооборот и российские законы, а все, кто не мог больше оставаться на полуострове, уехали. Несмотря на международные санкции, Россия стала вкладывать в Крым большие деньги, создавая у крымчан иллюзию, будто никаких проблем аннексия вслед за собой не принесла, в отличие от оккупированных территорий Донбасса, где продолжаются военные действия, а уровень качества жизни скатывается к нулю.
Лиза представляет тот класс людей, которые не поддержали российское вторжение, но остались в Крыму. Она дизайнерка на фрилансе и тренерка по контактной импровизации — привыкла работать на себя, без привязки к офису. До аннексии она тоже была фрилансеркой, и не видела в Крыму каких-либо карьерных перспектив.
«Я и до 2014 года выбирала оставаться в Крыму, а не ездить в Москву или Киев, чтобы работать, — объясняет она. — Но если раньше здесь была хотя бы пара дизайн-студий, то теперь нет ни одной — большая часть айтишного сектора переехала. Профессиональный вакуум только усилился, но все приспособились».
О том же говорит и художница Светлана Гавриленко. Последние несколько лет она живет в Ялте и проводит частные уроки и мастер-классы по живописи. Во время аннексии она работала фиксером для иностранных журналистов, которые приезжали освещать российское вторжение на полуостров, — и с ужасом наблюдала за тем, как земля уходит из-под ног.
«К лету [2014-го] стало понятно, что все это серьезно и не на 5 минут, — вспоминает она, — и было яркое ощущение, что теперь все это — город, деревья, все, к чему ты привык! — больше не твое. Это было очень болезненное ощущение. Момент перелома в принятии решения произошел, когда я решила не уезжать, но выстроила свои внутренние границы».
Светлана говорит, что для нее ключевым был и остается контроль выезда за пределы Крыма. Она боялась, что будет как с Абхазией или Донбассом, когда внутренние документы не действительны нигде, кроме России, а для того, чтобы выехать за пределы территории, нужно получать разрешение. Ближе к 2016-му художница окончательно поняла, что останется.
«Уехали в основном те, кто и до аннексии сомневался, стоит ли оставаться в Крыму — все-таки это периферия, развиваться сложно, — объясняет она. — А мне в этой периферии комфортно. Ну и если уж решила оставаться, значит, нужно как-то наладить взаимодействие с этим миром. Ты или переезжаешь, или принимаешь условия игры, а если поставишь себя против системы, то проигрываешь только ты сам — системе все равно».
Крымский татарин Рефат (он попросил не называть своей фамилии ради личной безопасности) активно выступал против российского вторжения, помогал украинским военным, когда те были заблокированы в воинских частях, и передавал информацию о том, что происходило на полуострове, украинским журналистам. Он подрабатывал водителем и торговал запчастями. Примерно к концу 2014 года он утверждал, что никогда не примет российское гражданство и не будет играть по российским правилам, но в 2015-м получил паспорт России, перерегистрировал автомобиль и стал индивидуальным предпринимателем в российской системе.
«Нам и так слишком сложно жить в Крыму под оккупацией, а эти формальности [российская власть] сделала, чтобы нас отсюда выжить, — говорит Рефат. — Рано или поздно ты понимаешь, что нужно приспособиться, чтобы остаться в живых».
За первые годы оккупации в Крыму завели сотни уголовных дел на граждан, так или иначе выступавших против России. Сначала посадили в тюрьму кинорежиссера Олега Сенцова и его «группу» за то, что те якобы планировали теракты на полуострове. Затем, в течение 2014 и 2015 годов активно взялись сажать крымских татар. Формально — за принадлежность к религиозному течению «Хизб ут-Тахрир», а в реальности за то, что крымские татары во время аннексии активно выступали против России и саботировали референдум 16 марта. Многие из них до сих пор в тюрьмах, а посадки продолжаются.
В конце 2015 года россияне арестовали фермера Владимира Балуха просто за то, что тот вывесил над своим домом украинский флаг и писал о своей проукраинской позиции в социальных сетях. Таких историй было много, и фактически до 2016-го россияне зачистили Крым от «враждебных элементов» — тех граждан, которые создавали собой негативный фон и портили картинку благополучия от «присоединения». Остальные проукраинские крымчане наблюдали за этим с беспокойством, но понимали, что повлиять на ситуацию не могут. Теперь привыкли.
Читайте также:
Виталий Портников Главный акционер — Путин. Как Крым стал колонией кооператива «Озеро»
«Много наших друзей уехало и круг общения сузился, — говорит Лиза Андреева. — Сначала было ощущение пустоты, и только в последнее время все налаживается — начали приезжать новые люди. Бывает, что ребята, которые выехали после аннексии, приезжают в Крым, который давно не видели, и говорят: ого, и здесь жизнь продолжается! Многие из них были заморожены в тех ощущениях от самого военного времени, от политически и эмоционально непростого состояния, и ожидали здесь увидеть разруху. Но ее нет, люди своей жизнью живут, дороги ремонтируются, а также российских флагов на улицах нет…»
Светлана Гавриленко говорит, что за годы, прожитые в условиях аннексии, в обществе сформировалась своя «крымская этика».
«Среди моих друзей есть „ватники“, и мы нормально уживаемся, — говорит она. — У нас могут быть разные политические взгляды, но базовые ценности одни и те же. Мы здесь живем и хотим жить нормально — этого достаточно, чтобы принимать друг друга».
И Лиза, и Светлана, и Рефат говорят, что чем дальше, тем меньше они понимают и знают, что происходит за пределами Крыма, а на материковой части Украины все более искажено видят то, что происходит в Крыму. Крымчан это, кажется, мало волнует, а тем временем Крым все отчетливее принимает очертания острова.
Проект Крымская редакция реализуется при финансовой поддержке Посольства США в Украине.