Ранее Украина вернула из российского плена 108 женщин (Фото:Андрей Ермак)«Поили водой с мальками». Медик с Азовстали о российский лагерях для пленных украинцев и возвращении к дочери — интервью
Виктория Обидина, медик с Азовстали, которую оккупанты разлучили с дочерью, в интервью Радио НВ рассказала о плену в российских лагерях, отношении там к украинцам и возвращении к дочери.
Во время эвакуации с территории завода Азовсталь 7 мая оккупанты разлучили Викторию Обидину у и ее дочь Алису. Мать осталась в фильтрационном лагере на подконтрольной террористического организации «ДНР» территории, а Алису в Запорожье забрали ее родственники.
В понедельник, 17 октября, Украина и страна-агрессор Россия провели обмен пленными, по итогам которого домой возвращаются 108 женщин.
— Как вы? Как Алиса?
— Уже все хорошо, Алиса в Польше с бабушкой, с отчимом. Скоро мы с ней встретимся, когда я пройду реабилитацию.
— Сейчас вы на реабилитации в Киеве или Запорожье? Как это все происходит? Как чувствуете себя вообще?
— Я сейчас в Днепре прохожу реабилитацию. Нам оказывают медицинскую помощь, обеспечивают всем необходимым. Делают документы.
— Сейчас уже понятно, сколько продлится этот процесс реабилитации? Когда вы можете поехать к дочери?
— У каждого это будет происходить по-разному, кто-то дольше, у кого-то меньше оно будет происходить. Думаю, что где-то через месяц я встречусь с доченькой.
— Что все это время, пока вы были в плену, больше всего вам помогало, больше всего вас поддерживало?
— Вера, что скоро нас обменяют, что дома ждут нас родственники, родные, доченька. Что вот надо жить ради нее. Как-то так.
— А как вы узнали, что обмен состоится? Вас как-то предупредили заранее?
— Мы до последнего не знали, что это обмен. В Таганроге где-то в пять часов утра нас подняли, сказали «с вещами на выход». Нам связали руки, завязали глаза, посадили в машину, потом в грузовой самолет. Мы куда-то прилетели. Как потом оказалось, это был Крым.
И оттуда пересадили в Уралы. Тогда мы смогли уже немножечко подсмотреть, у нас были освобожденные глаза, но руки были связаны. И мы видели, что мы едем в сторону Запорожья, мы знали, что обмены происходят под Запорожьем.
Но до последнего не верили, что это обмен, мы все думали: вот, сейчас куда-то машина свернет, и нас просто в другую тюрьму переселят. А оказалось, что все-таки когда привезли на тот мост, который мы переходили, это была, конечно, радость. Но пока мы не перешли тот мост, пока мы не оказались на родной земле, пока мы не сели в наши автобусы, до последнего не верилось, что это обмен.
— Если вы не против рассказать о том, где находились до обмена, где оккупанты вас держали? Какие это были условия? Прекрасно понимаем, если деталей рассказывать не будете, но возможно что-то частично можете рассказать, чтобы вообще наши слушатели понимали, что там происходит?
— С Азовстали я выходила с ребенком как гражданская. Когда был Красный крест с зелеными коридорами, меня попытались вывести как гражданскую. Привезли в город Безыменное. Там я не прошла фильтрацию, ребенка хотели забрать в детдом. Мне разрешили позвонить маме.
Мама сказала, чтобы я везла до Запорожья. 7 мая в 6 утра должны были автобусы выезжать до Запорожья. И я там познакомилась с девочкой, она предложила помощь, чтобы вывезти Алису.
Я, конечно, согласилась, написала на нее доверенность. Она вывезла. Я пошла провожать ребенка до автобуса, там села в автобус и уехала. Сняли меня уже в Мангуше. Там разрешили, чтобы ребенок дальше поехал, а меня, конечно, в плен. В Мангуше я сидела в камере. Там было немножко рукоприкладства, чтобы выбить из меня информацию хоть какую-нибудь. А 9 мая меня забрали в Донецк, в «отдел по борьбе с организованной преступностью».
Там я дала интервью, которое оно сказали. Сказали: «ты же понимаешь, что не можешь отказаться от интервью». Я говорю: «да, я это прекрасно все понимаю». Поэтому выбора у меня не было. Там же сказали, чтобы я обратилась к Ирине Верещук и сказала, чтобы мне вернули ребенка.
Но, конечно, мне ребенок возле меня не нужен был. Пусть едет к бабушке в целости и сохранности. А потом меня 31 мая перевели в ИВС, изолятор временного содержания.
Там кормили три раза в день. Воду никто не выдавал, мы пили воду с крана. Иногда тараканы попадались. Эта еда была безвкусная, она без соли, без ничего. И 1 июля меня перевели в Еленовку. В Еленовке нас кормили тоже три раза в день, воду нам привозили с озера, иногда попадались мальки. Когда в августе цвести вода начала, то, конечно, с привкусом тины. Медицинской помощи нам не оказывали.
Только по самому необходимому могли уколоть, это уже крайний случай, если у тебя. А так если ты заболел или еще что-нибудь, то помощи не было. Кормили тоже. Это была какая-нибудь каша с камнями, с мусором, без соли, без ничего. Мы жили в двухместных камерах, где-то четыре на пять метров, нас жило 11 человек. Воздуха не было.
У нас на стеклах были щиты железные, в них просверлены дырочки. Это единственный воздух, который к нам поступал, скажем так. Потом 14 октября нас перевезли в Таганрог. Там мы уже пробыли до обмена, а потом уже на обмен поехали.
— А допрашивали? Хотели, чтобы вы какую-нибудь информацию им выдали? А что именно спрашивали? И как они вообще объясняли свои действия? Чего требовали?
— Никак они не объясняют свои действия. Единственное, когда пытались допросить, это было еще когда я вышла 5 мая, все, с кем я сидела в бункере в Азовстали, они начали выходить немножко попозже, конечно, сдавать кого-то не было смысла, потому что я не знала, кто как будет выходить, у кого какие планы тогда были.
Они поняли, что от меня информации не добьешься, поэтому смысл продолжать, например, бить и все остальное? А в основном это было моральное давление в Еленовке. В Еленовке девочек не трогают, рукоприкладства нет, но морально, конечно… Мальчиков там физически [давили], а мы это все слушаем, поэтому…
— Когда освободили Тайру, она давала первое интервью, меня очень сильно поразил тогда факт, что оккупанты еще заставляют учить российский гимн. И если ты его не поешь, то могут за это наказать.
Что-то подобное из такой российской пропаганды пытались вам тоже как-то насаждать и убеждать вас, возможно, что вам тоже нужно в Россию, что они пришли нас освобождать и так далее?
— Да, конечно, предлагали: «оставайтесь в России, у нас все хорошо будет». Пытались переманить. Но родная земля есть родная земля, жить на чужой как-то не очень хочется.
— Также из первых интервью, когда обмен только состоялся в Запорожье, помню, что кто-то из женщин рассказывал, что жестоко обращались с российской стороны именно женщины. Действительно ли это так было?
— Да. Женщины намного жестче. У нас женщин почти не было. Я с ними столкнулась только в Таганроге. Да, женщины намного жестче, чем мужчины. Мужчины как-то [относятся к девушкам] с пониманием, что ли, немножечко. А женщины — нет.
— Известно ли вам, сколько еще наших пленных остается именно там, где вам пришлось находиться, если эту информацию, конечно, можно обнародовать. Где они, в каких условиях их содержат? Что с ними вообще сейчас происходит?
— В последний раз я знала, что они находились в Еленовке, но так как колонию будут консервировать, потому что там нет отопления, то всех вывозили в Россию и распределяли по разным колониям. Дальнейшее местонахождения никого не знаем.
— Как вы вообще решили, что будете именно медиком, что будете на фронте? Почему выбрали именно эту профессию? И зная, что может произойти все произошедшее или не жалеете об этом?
— Я с детства изначально не могла определиться, кем я больше хочу быть, военным или медиком. А потом закончила медицинский колледж. И так судьба сложилась, что вот в прошлом году я подписала контракт. И сопоставила просто две профессии в одной и получилась военный медик.
Конечно, даже если вернуть время обратно, зная, что будет плен и все остальное, я бы, наверное, повторила все это. Азовсталь и все-все-все. Потому что понимаю, что если не ты, то никто не поможет нашим раненым, которые защищают нашу страну.
— Помните ли 24 февраля? Как для вас началась эта фаза войны?
— Конечно, когда ты работаешь в спокойной обстановке — это одно. А когда к тебе начинают свозить раненых, очень много раненых, ты просто хоть разорвись, если бы можно было это сделать, клонировать себя, чтобы всем одновременно оказывать помощь, а так…
Просто объема работы очень много стало. Конечно, мы все и морально поменялись. Совсем другие приоритеты стали. Все совсем по-другому. Жизнь теперь с нуля, с полного нуля. И внутренне, и внешне.
— Строите ли сейчас планы на будущее? Думали, что будете делать после реабилитации? Продолжить карьеру военную или все-таки гражданскую? Или сейчас не думаете об этом?
— Конечно, хотелось бы продолжить служить, но, к сожалению, у меня не получится уже. Нужно ехать к дочке. Пока поеду в Польшу к доченьке, к родственникам, к маме, к отчиму. А потом, конечно, я вернусь назад, и если будет такая возможность, я снова подпишу контракт.
— Поддерживаете ли связь с теми, с кем вместе находились в плену, когда вас меняли, как-то общаетесь? Может быть, думаете о том, что будете делать дальше вместе?
— Конечно, мы в плену друг дружку поддерживали, успокаивали постоянно. Нашли подруг, друзей. Поэтому, конечно, мы поддерживаем друг с другом связь. Просто не все вышли с плена, поэтому еще не со всеми. Но мы надеемся на скорые обмены, что все наши мальчики, девочки, которые остались в плену, что скоро приедут в родную страну, встретятся со своими родственниками.
Теги: Россия Украина Российско-украинская война Радио НВ Война России против Украины
Читать далее