Российские оккупанты (Фото:REUTERS/Alexander Ermochenko)

«Снайпер стрелял нам в пах». Как в начале вторжения РФ украинские военные прорывали оцепление в Херсоне — рассказывает участник событий

Дмитрий Чавалах, военнослужащий 49-й мотопехотной бригады, в интервью Радио НВ рассказал, как в начале полномасштабного вторжения РФ украинские бойцы вырывались из окружения оккупантов.

14/10/2022, 18:58:59

— Хотим начать с самого начала, мы говорим о 24 февраля, что вы тогда увидели? Я так понимаю, вы были в районе Олешковских песков.

— Да, на тот момент наша бригада проходила боевое слаживание как раз на полигоне Олешковские пески. 24 [февраля] это кровавое утро нам пришлось встретить именно там.

— Из того, что я прочитал, был материал, опубликованный нашими коллегами из BBC Украина, что сначала вы не понимали, что происходит. Почему я об этом спрашиваю: мы видим, что в некоторых регионах, скажем, на юге, куда россиянам удалось очень быстро пройти, военные не знали, что такая большая угроза, не понимали этого. Правильно ли я характеризую то, что происходило в первые дни?

— Понимание того, что будут какие-то провокационные или наступательные действия, было. Просто по своему опыту скажу, что мы не рассчитывали, что он будет столь масштабный и столь стремительный. Все думали, что основная масса сил будет двигаться со стороны Донецка, Луганска. А так как получилось, что у нас здесь было одно из многих направлений, это заставило распылять наши силы, растягивать на большой фронт, это сыграло с нами плохую шутку.

— Кого вы увидели, какое количество техники, кто был на стороне оккупантов?

— Со стороны Крыма двигалась довольно большая колонна, она разделилась на три направления. При этом колонны прикрывала их авиация в большом количестве, как минимум три самолета работало именно по нам, по нашему направлению. И они довольно быстро подтянули свою артиллерию, которая тоже начала по нам работать. Тяжелая техника, это в основном были БМП-2, танки, их модернизированные БТР, техники было достаточно много.

— В какой момент вы уже столкнулись, если можно сказать лицом к лицу? Я читал о том, что в какой-то момент начались стрелковые бои и они с близкой дистанции, когда это начало происходить?

— Стрелковый бой завязался уже конкретно, когда мы начали отбивать мост. Потому что нам сообщили, что мост под их контролем и это был единственный путь для выхода на подконтрольную нам территорию, поэтому было принято решение деблокировать мост…

— Это вы про Антоновский мост говорите, правильно?

— Да, именно Антоновский мост. И когда мы уже начали выдвигаться в район моста, там завязался стрелковый бой, после чего мы поняли, что у нас есть два варианта. Первый — пробиваться через мост до конца или оставаться и ждать, это или смерть, или плен.

Было принято решение, что нужно прорываться с боем, у нас на тот момент хватило сил и личного состава для того, чтобы прорвать мост. Это при том, что большинство личного состава на тот момент стояло в направлении Чонгар — Каланчак, в том направлении они пытались остановить противника, бригада была рассеяна, можно так сказать.

— Вы были на левом берегу Днепра и поняли, что там огромное количество оккупантов, поэтому вам нужно было через Антоновский мост прорваться на правый берег, правильно ли я понял?

— Да, в сторону Херсона. Тогда нам дали команду двигаться в сторону Херсона и уже на другом берегу занимать оборону для прикрытия отхода тыловых подразделений и остальных подразделений, которые находились на том берегу. Уже в процессе закрепления на другом берегу получил ранение, и все, на этом мой бой закончился.

— Еще немного хочу расспросить, могли бы вы подробнее рассказать, как именно происходил этот прорыв на Антоновском мосту? Сколько вас было и можно ли оценить, какой группировке вы тогда противостояли?

— Согласно той информации, которую нам предоставил наш командир, около пяти или шести часов утра [где-то] 10−12 грузовых вертолетов высадили десант в районе Антоновского моста. Если я не ошибаюсь, один грузовой вертолет везет где-то 25−28 человек.

На тот момент Антоновский мост контролировали около 200 человек, плюс-минус, потому что в любом случае у них было тяжелое вооружение: 82-миллиметровые минометы, противотанковые управляемые ракеты.

На тот момент, когда мы получили команду штурмовать мост, было около 70 человек и техника, это были стоявшие у нас на вооружении БМП-1 и БРДМ-2, такой техникой мы шли на прорыв. Большую роль сыграло то, что наши танкисты пошли первыми перед нами, они приняли на себя основной удар этих управляемых ракет и гранатометов.

Потому что наша техника легкобронированная и не выдержала таких ударов, поэтому наши танкисты главный удар взяли на себя. Наша основная задача была зачистить мост от пехоты, уничтожить живую силу противника.

— Что касается пехоты, кто это был? Я понимаю, что у вас не было времени рассматривать, были ли это срочники, или россияне, «Л/ДНРовцы». Но можно ли это оценить?

— Можно оценить то, что подступы к мосту охраняли люди менее подготовленные, потому что они вступили в бой с нами, это была короткая перестрелка, после чего они отступили. Начали нести потери, не знаю, были ли у них погибшие, или раненные и после того, как мы открыли по ним огонь, они сразу же отступили. А те люди, которые находились на другом конце моста, там была довольно сильная подготовка. Еще были замечены многие случаи, когда они были в гражданской форме одежды.

— Вы попали на правый берег и говорите, что получили ранение. Я читал, что это мог быть снайпер, могли бы вы больше рассказать об этом?

— Это однозначно был снайпер, потому что огонь велся одиночными выстрелами с небольшим интервалом, и очень прицельно. Нас было в тот момент шестеро, четверо получили ранения и один, к сожалению, от ранения погиб, насколько я понял, ему перебило паховую артерию. В такой ситуации, в которой оказались мы, с таким ранением очень тяжело спасти человека.

Все, кто были ранены, получили ранение в область паховой зоны, я считаю, что это было сделано специально. Не может такого быть, чтобы чисто случайно все пять человек получили ранения в одно и то же место.

После чего уже подтягивались основные наши силы и противник понял, что он и так понес потери, в этот момент подтянулись наши остальные подразделения и они поняли, что не выдержат такого удара, отошли, отступили. И ожидали подтягивания основных сил, двигавшихся со стороны Крыма. Поэтому на тот момент мост не отбили и мы его контролировали, контролировали до вечера 25 [февраля].

— Как удалось эвакуироваться? Мы понимаем, что вы ранены, ваши побратимы ранены. Как происходила эвакуация, помните ли вы это?

— Я помню, но это так, размыто. Нас бронемашина прикрыла собой, встала перед нами, после чего бросили дымовые шашки, задымили местность, чтобы нас не было видно. И провели эвакуацию, в этот момент подъехали ребята из теробороны, нас погрузили в их транспорт и они нас развозили по больницам.

Критически тяжелораненых завозили сразу в хирургию, а остальных, у кого были легкие ранения, развозили по больницам, где им максимально быстро оказывали помощь. Меня сразу в тот же день прооперировали и когда 26 [февраля] я пришел в себя, мне сообщили, что город уже находится под контролем сепаратистов, оккупантов.

— То есть это были так называемые «Л/ДНРовцы»?

— Там были и «Л/ДНР», были и десантные подразделения, механизированные подразделения. Там даже Росгвардия находилась, двигался смешанный контингент.

— Вы точно понимали, какую угрозу это представляет для вас лично, мы понимаем, что происходит, когда оккупанты находят военных, зачастую просто убивают людей после пыток. Какой у вас был выход?

— На тот момент я был вынужден полностью уничтожить все свои военные документы, я их сжег. Снял с себя все, военный номерной жетон, пришлось его выбросить. И удалить, полностью очистить свой телефон от всех этих фото, видео, переименовать номера телефонов, где «командир батальона», «начальник штаба», в таком плане.

После этого я уже начал выходить на связь со своим командованием и получил распоряжение никуда не рыпаться, находиться там. И время от времени, если меняю свое место, сообщать им, где нахожусь. Около трех месяцев я вынужден был скрываться на территории Херсонской области, в самом городе Херсоне.

И где-то в районе 25 мая была проведена успешная операция по эвакуации, и я был эвакуирован на подконтрольную нам территорию, после чего был направлен на военно-врачебную комиссию.

Решением военно-врачебной комиссии было определено, что я непригоден для дальнейшего прохождения службы, в данный момент я поступаю на психологический факультет в городе Каменец-Подольский, целью вступления является помощь военным.

Потому что после того, как я выехал уже на нашу подконтрольную территорию, очень стрессовая ситуация, после которой нужно проходить психологическую реабилитацию, как оказалось, у нас достаточно мало психологов, которые могут заниматься военными, прошедшими боевые действия или плен.

— Я все-таки хочу немного вернуться, вы сказали, что три месяца должны были прятаться в Херсоне. Кто вас приютил, что было эти три месяца, что вы за это время увидели там?

— 28 дней я находился на лечении и где-то на 20-й день утром, когда я проснулся, я вышел из палаты в коридор и увидел как передо мной стоит бурят в российской форме, с оружием, экипированный. Что мне сразу бросилось в глаза? Это то, что он был в нашем бронежилете и наших берцах.

— Ну, как всегда, они снимают, воруют все, конечно.

— Я понял, что это приехала проверка, они регулярно ездили по больницам и искали военных раненых. Есть такая певица Любовь Черновецкая, она и певица, и волонтер, борец за независимость на своем фронте. После того, как я с ней пообщался, она сказала, что у нее есть знакомые в самом Херсоне, которые могут помочь. Она меня познакомила с одним мужчиной, который приехал в больницу, привез мне гражданскую одежду и забрал к себе на квартиру.

— Это был врач или не врач?

— Нет, это был не врач, просто в прошлый раз, когда я давал интервью, немного напутали.

— Неправильно поняли, так бывает.

— Получалось так, что я где-то неделю-две, максимум три находился на одном месте, а потом меня перевозили в другое место. Я долго на одном месте не задерживался. И так получилось, что около двух месяцев мне приходилось скрываться.

Что за этот период я понял? Что в Херсоне было очень много проукраински настроенных граждан, выходивших на митинги, люди в первые дни закупали в аптеках полностью все медикаменты, завозили их в больницы.

Сигареты, средства гигиены, это все люди полностью покупали, завозили в больницы, гражданскую одежду. Люди на тот момент делали все важное для того, чтобы спасти раненых, забирали их по своим квартирам, домам, прятали. Из четырех ребят, которые со мной были ранены, они также прятались у людей, люди их прятали, искали маршруты для их эвакуации.

Очень много таких случаев, когда люди помогали нашим военным. При этом они довольно сильно рисковали, откуда я это знаю? Потому что парень был эвакуированный и на блокпосту его задержали российские военные, нашего военного. И тот парень, который его вывозил, тоже был задержан и находился в плену около двух недель. Ему выбили зубы, ребра поломали, пытали его довольно сильно.

После этого отпустили, но сказали, что за ним будет сильнейший контроль, у него забрали телефон, все деньги, автомобиль. Приехали на его квартиру, полностью все из квартиры вывезли, телевизор, холодильник. Человека оставили просто голым и босым за то, что он помогал нашим.

— Я еще знаю из того материала на BBC, который я прочитал, что в какой-то момент вы прятались в каком-то доме, окна которого выходили на Чернобаевку. Чернобаевка уже стала культовым местом для ВСУ в том смысле, что они там уничтожили не знаю сколько российских военных и техники. Что вы поняли там о Чернобаевке, пока были в том доме?

— Этот мужчина, который меня прятал у себя на той квартире, у него был или родственник, или друг, который находился недалеко от Чернобаевки. И каждый раз, когда там раздавались какие-то сильные взрывы, тот сразу звонил или писал и там звучала такая фраза: это наши или по нашим?

И всегда ответ был: наши по ним. Взрывы были довольно сильны, потому что мы находились от Чернобаевки где-то в 10−12 километрах и иногда были настолько сильные взрывы, что окна дрожали.

Я не завидую тем, кто находился там в Чернобаевке в эти моменты. Но это было классно, подобные взрывы поднимали настроение. Очень часто по вечерам я слышал, как люди пели украинские песни. Был такой период, когда был перебит кабель, ведущий на сотовые вышки и вообще полностью исчезла связь. Два-три дня в городе не было ни интернета, ни сигнала, ни вообще ничего. И в эти моменты люди собирались вместе, пели украинские песни.

Для меня это тоже было психологической поддержкой, потому что три месяца находиться на оккупированной территории — это психологически довольно трудно, когда тебе хочется выйти на улицу, прогуляться где-то, а нельзя, потому что ты понимаешь, что рискуешь попасть в плен.

А на тот момент я очень сильно боялся попасть в плен, почему? Потому что боялся стать каким-нибудь оружием или козырем в их руках, или [могли] накачать наркотиками, заставить говорить что-нибудь. Каким бы человек психологически сильным ни был, если на него постоянно давить, он рано или поздно сломается.

— Мы понимаем, что скорее всего вы бы просто не пережили, потому что они просто убивают, если говорить о военных, а вы еще военный, начинавший с АТО, с 2014 года. Честно говоря, шансов выжить было бы очень немного.

— Да.

— Я хочу спросить, есть ли у вас возможность сейчас держать связь с теми людьми, которые остаются на временно оккупированной Херсонщине? Возможно, у вас есть какая-то информация, что они вам рассказывают, или что-то пишут, как там сейчас?

— Большинство людей сейчас находятся на подконтрольной [россиянам] территории, они не смогли там находиться, искали возможности уезжать. Как они мне сейчас говорят, около 70−75% проживавших в самом городе людей сейчас покинули его. Там сейчас очень мало людей. И до этого они людям разрешали выезжать из самого города, но после того, как наши начали проводить успешные наступательные операции, выезд из города запрещен.

Я думаю, это сделано с целью, чтобы этим гражданским населением прикрываться как живым щитом, чтобы наши ВС не могли наносить сильные удары. Это сейчас очень сильно сдерживает нас, потому что люди понимают, что там находится гражданское население. Ищут стратегию и тактику для того, чтобы минимизировать настолько мощные удары.

Раньше оккупанты ходили по городу спокойно, по одному, по двое, а сейчас передвигаются по трое-пятеро, боятся ходить по городу по одному. Потому что были неоднократные случаи, когда утром находили мертвых оккупантов где-то на свалках или еще где-то. Они боятся передвигаться по одному, и тем более без оружия.

Теги:   Россия Херсон Херсонская область Украина Российско-украинская война Радио НВ Война России против Украины

Читать далее