«Больше всего от войны устают те, кто на ней не был». Интервью с ветеранкой Ириной Гаркавенко, позывной Марго
«Война — это не женское дело». С таким утверждением в 2014 году неоднократно сталкивалась Ирина Гаркавенко, ветеранка боевых действий на Донбассе. Несмотря на это, она, как и сотни ее сестер, все равно приняла решение защищать страну на передовой.
Ирина Гаркавенко, позывной Марго — командир первой штурмовой роты Правого сектора, участница боевых действий на Донбассе в 2014—2015 годах. Родилась в Черкасской области. До начала военного конфликта с 2013 года во время Революции Достоинства была одной из тех, кто организовал Майдан в Черкассах.
Репортер НВ Саша Горчинская встретилась с Ириной в Коблево Николаевской области в ходе Х слета Женского ветеранского движения. Это движение объединяет две сотни ветеранок из разных уголков Украины. В планах на ближайшее будущее — создание ячеек движения в разных городах. В том числе и в Черкассах, где такой центр готова возглавить Ирина Гаркавенко.
В интервью НВ Марго рассказывает о том, как воспринимали женщин на фронте в начале конфликта и как изменилось это отношение сейчас, объясняет, почему Украине нужны квалифицированные военные психологи и как должно измениться отношение к ветеранам.
Об активной жизненной позиции
Родом я из Черкасщины. Моя жизненная дорога связана еще с Майданом — в Черкассах я организовывала местный Майдан. Непосредственно имею отношение к созданию самообороны Майдана Черкасской области.
Ирина Гаркавенко из Черкасс командовала первой штурмовой ротой Правого сектора / Фото: НВВ 2014-м, когда Россия уже отобрала у нас Крым, а на Донбассе пошли первые «двухсотые» из батальона Айдар и погиб мой лучший друг Евгений Войцеховский, я поняла, что спокойно сидеть и смотреть на это не могу. Должна быть там и делать что-то для того, чтобы у моей дочки здесь были мирная жизнь, школа и возможность учиться, мирное небо над головой.
Поначалу я поехала волонтеркой от батальона Донбасс. Тогда женщин на войне не очень понимали — говорили, что женщинам лучше оставаться дома. Но когда я увидела, что там происходит — это были населенные пункты Попасная, Артемовск, поняла, что любой ценой там останусь. Первую неделю попросилась пожить там как волонтер.
Затем мы приехали на базу Правого сектора, а оттуда ребята меня все же попросили уехать домой, мол, война — это не женское дело. Я уехала. Собрала вещи, сказала маме, что буду медиком, чтобы только она меня отпустила. Опять приехала на базу Правого сектора, написала заявление. У меня появился позывной. Так я стала Марго — старшиной первой штурмовой роты Правого сектора.
Об участии в боевых действиях на Донбассе
В общем пробыла на Донбассе в период 2014—2015 гг., Пески [бои за поселок Пески, Ясиноватский район Донецкой области, велись в течение 2014−2015 гг. Пески расположены в непосредственной близости к Донецкому аэропорту].
Затем последовали «двухсотые», ты понимаешь, что их все больше: еще 15 минут назад ты ел, пил с этим человеком, а потом тебе сообщают, его больше нет. Это трудно воспринимается. Сначала у меня были слезы, непонимание и паника. Я задавала себе много вопросов, но главным было: «Ради чего?» Ради чего эта война, ради чего люди гибнут, ради чего люди придумали оружие…
Я просто ничего не чувствовала — стала холодной, не было никаких эмоций
Затем произошел переломный момент. Также, когда привезли ребят — одного, второго, третьего, я себя поймала на мысли: ну, война, ну так должно быть, завтра еще привезут. Я просто ничего не чувствовала — стала холодной, не было никаких эмоций, я смотрела на эти трупы, и меня это больше не задевало. Когда это осознала, испугалась. После этого решила, что надо возвращаться.
Конечно, этим все не закончилось, и я теперь — активная общественная деятельница, принимаю активное участие в жизни Черкасщины, являюсь членом всевозможных союзов и общественных организаций по теме АТО. Также являюсь председателем ОО Объединение бойцов-реформаторов. Это мужская общественная организация, но ребята сами предложили мне присоединиться. Сейчас мы планируем сделать центр Женского ветеранского движения в Черкассах, который я возглавлю.
О восстановлении и реабилитации
В нормальное состояние вернулась уже дома, вместе с семьей и дочкой. Конечно, были периоды, когда немного срывалась на них, потому что мама не всегда понимала, чем я там занималась, поэтому это приводило к некоторым конфликтам. Но пока ты там не побываешь лично, ты никогда не поймешь, каково это. Отдавать матерям тела их погибших сыновей, слышать, как они кричат — это очень нелегкий период.
Реабилитации как таковой я не проходила. Однако принимала антидепрессанты. Ночью спала плохо, сердилась на себя за то, что постоянно что-то не упускаю из вида. Такие вещи не отпускают — если уж был там один раз, то до конца жизни они будут постоянно всплывать. Это моменты, которые будут появляться периодически, ведь они засели глубоко и напоминают о себе.
Я сталкиваюсь с тем, что люди приходят с войны совершенно другими. Когда уходил туда, это был один человек, когда вернулся — уже совсем иной. Накрывает, а поговорить об этом не с кем, потому что семья этого обычно не понимает. Иногда это доходит до критических состояний. Например, один мой знакомый дошел до того, что из-за своего психологического состояния начал пить, и жена ему сказала, мол, или мы с этим что-то делаем, или разводимся. Он обратился к психологу, а потом набрал меня и говорит — едва того психолога не ударил. Потому что ему начали задавать некорректные вопросы: видел ли он смерти и так далее.
Большая проблема в Украине сейчас — это нехватка военных психологов, говорит Ирина Гаркавенко / Фото: НВИз-за нехватки профессиональной и качественной психологической помощи военные сталкиваются со сложностями психологического характера, выбирают лучше поговорить с собратьями, которые тоже через это прошли, нежели обращаться к специалистам. А тем более люди не хотят посещать психологов, когда их заставляют это делать, если это принудительно. Тогда ветеран думает: «Я что, псих какой-то? Почему я должен туда идти, у меня все нормально».
Большая проблема в Украине сейчас — это невежество психологов, непонимание того, как общаться с военными, которые со смертью сталкивались неоднократно, сами были на крючке смерти, тем более, с лицами, получившими тяжелые травмы во время войны. Мы встали на этот путь войны и не можем ничего с этим поделать — должны воевать. И нам сейчас крайне необходимы военные психологи, умеющие работать с этой темой и знающие, как таким людям помочь.
Хороший формат — проводить встречи в формате фестивалей, слетов, неформальных мероприятий, возможно, семейного формата. На которых, в частности, будут присутствовать и психологи. Тогда все это воспринимается легче, и человек сам не заметит, как с ним уже поработал психолог, а семья ветерана сможет немного окунуться в эту среду. Однако этим должно заниматься государство — на уровне областных, городских, районных администраций.
К сожалению, сегодня в Украине очень много ветеранов — и парней, и девушек, которые остаются без государственной поддержки. Они просто закрываются в себе, сидят по домам, особенно если это небольшие населенные пункты, деревни, находят успокоение в алкоголе и не видят иного выхода. То есть просто деградируют.
И если в городах есть хоть какие-то специализированные центры, имеются учреждения, занимающиеся социальными выплатами и т. д., то на уровне райцентров такого нет, ОТГ подобными вопросами не занимаются. Никому это не нужно. Но мы должны ценить этих людей, помогать им.
Об отношении к женщинам на войне
Сначала отношение к женщинам на войне, конечно, было иным. Однако со временем женщины начали себя проявлять и показали себя как более выносливые психологически. И есть работа, для которой нужна эта психологическая выдержка, например, быть снайпером, у женщин получается довольно хорошо. Командиры это увидели и поняли, что сила духа у нас есть.
Но если говорить о гендерном неравенстве, то ее проявления присутствуют до сих пор. До сих пор можно услышать фразы типа: «Ты же девочка, что ты здесь делаешь? Уезжай домой».
Если мы посмотрим на страны Европы, увидим, что женщины там профессиональные военные, а, например, в Израиле женщины постоянно воюют так же, как и мужчины. Но если я себя в этом нахожу — мне нравится военное дело, все, что с ним связано, то почему бы и нет?
За последние годы в Украине действительно произошли некоторые законодательные изменения, расширившие возможности для женщин, в том числе и в военном деле. Это и отмена Кабмином перечня запрещенных для женщин профессий, и первый «женский» выпуск в военном лицее. Ведь на самом деле не важно, ты мужчина или женщина, важно, насколько ты разбираешься в том, что делаешь. Я сталкивалась с тем, что разные воинские должности занимают мужчины, которые вообще не понимают, что они делают и как это работает. А потом к ним приходит женщина, объясняет им, как это, что это, что нужно сделать.
Другое дело — отношение к ветеранам в Украине в целом. Я буквально год назад получила свое удостоверение УБД [удостоверение участника боевых действий]. Когда у себя в Черкассах пришла в управление соцзащиты, мне сказали, что есть возможность отдохнуть в санатории с ребенком. Запросили УБД и справку о том, где именно я служила. Но добровольцам таких справок никто не выдает — их выдают только в воинских частях военным Вооруженных сил Украины. Тогда вопрос — зачем мне вообще это УБД, если я не могу им воспользоваться?
Однако на самом деле, когда я уходила на войну в 2014 году, то у меня не было цели заработать какие-то льготы или еще что-то, и не делала это ради УБД. Моей целью была сильная и независимая, единая Украина.
Об отношении к войне в Украине
Есть такая фраза, что больше всего от войны устают те, кто на ней вообще не был. К сожалению, все так и есть реально. Мы слышим это на улицах или, например, в маршрутках, что, мол, мы уже задолбали со своими УБД, понакупали, теперь ездите. Ну и так далее.
В других странах военный — элита, потому что все понимают, что они готовы на что угодно, лишь бы защитить свою землю
Сейчас, может, скажу немного грубо, и кому-то это не понравится, но мне Россия нравится в плане подхода к патриотической работе с детьми, с молодыми поколениями. У них это уроки патриотизма, пусть это даже и патриотизм в их понимании этого слова. Они над этим действительно работают, и мы видим сейчас результат: Путин у них — царь и бог, они считают себя величественной нацией. И такая риторика может быть даже у человека без жилья, живущего на улице, злоупотребляющего алкоголем и с виду из-за этого не очень. Они все равно считают себя великими.
Нас в Украине воспринимают не так, как бы хотелось. В других странах военный — это элита, потому что все понимают, что эти люди готовы пойти на что угодно, дабы защитить свою землю, своих людей. Поэтому военных ценят, уважают, и они — социально обеспечены. В Украине же военные до сих пор «попрошайки», потому что нужно ходить и просить, чтобы тебе дали УБД, чтобы тебе выделили льготы, землю либо еще что-то. Так быть не должно.
Чтобы наша страна не разделялась, нам надо беречь свой язык, культуру, традиции и религию. Это все те составляющие, те частички, которые у нас хочет сегодня отобрать Россия. Если это отберут, Украина больше не будет существовать как государство.