Три метра ниже уровня ада. История инженера из Мариуполя, который с семьей два месяца прятался в бункере Азовстали

Игорь Хаджава, ведущий инженер Азовстали, рассказал НВ о месяцах, проведенных в заводском убежище под постоянными бомбежками и обстрелами.

11/05/2022, 10:47:29

Мариуполь стал одной из первых и главных целей атак оккупантов на востоке страны. Город довольно быстро оказался в кольце осады, которое неумолимо сокращалось. Теперь украинские сила контролируют лишь территорию завода Азовсталь.

Видео дня

Именно там сосредоточены сила полка Азов, морпехов и пограничников — по словам вице-премьера Ирины Верещук, это около тысячи человек, среди которых сотни раненых. Кроме того, в заводских подземельях долго время скрывались сотни гражданских — женщин, детей, стариков и работников Азовстали. За последнее время удалось эвакуировать порядка 500 из них, но еще около сотни могут оставаться на предприятии.

Среди спасшихся оказался и ведущий инженер Азовстали Игорь Хаджава. Вместе с женой и двумя детьми он два месяца прятался в заводском бункере от ежедневных обстрелов и массированных бомбардировок, выискивая хоть какую-то воду в цеху и питаясь тем, что приносили украинские военные.

Лишь 1 мая Хаджава смог с семьей в составе эвакуационной колонны выбраться из этого ада и добраться до Запорожья.

Теперь по просьбе НВ он вспомнил пережитое.

— Как вы попали в бомбоубежище на Азовстали?

— 24 февраля приехал на работу, — уже были слышны взрывы. Потом руководство сказало всем расходиться по домам и завод вводили в «горячую консервацию»: производилась остановка доменных печей, конверторов, миксеров.

Хиросима и Нагасаки: Игорь Хаджава, ведущий инженер Азовстали, вместе с дочерью – в подземельях мариупольской Азовстали / Фото: DR

— Что дальше?

— Сидели дома, скупились, — с женой побегали по магазинам. Не думали, что так все затянется. По телевизору, по новостям везде говорили: сидите дома, все под контролем, все будет хорошо. Напрасно мы сидели, конечно.

— Тогда же начались первые обстрелы?

— Электричество пропадало два раза, потом, видать, сделали какие-то переключения — подали электроэнергию. Вода появилась, — опять понабирали ее во все емкости, которые были дома. Затем был первый обстрел на левом берегу [восточная часть города, ближе к «ЛДНР»] - школу обстреляли. Практически со второго дня звуки выстрелов, прилетов были все ближе и ближе.

Мы жили на 9-м этаже и звуки, вибрация там гораздо сильнее, чем на нижних этажах. Жена с детьми спала в коридоре.

27 февраля была поставлена украинская техника на 23-м микрорайоне [центральная часть города, один из наиболее населенных микрорайонов Мариуполя] - они отступали, а мы понимали, что на окраине это не остановится. Жена попросилась спрятаться куда-то, в тот же день я позвонил начальнику цеха, попросил, чтобы он помог доставить меня, детей, жену в убежище конвертерного цеха. Там и были со 2 марта. А выехали с Азовстали 1 мая.

— Вы находились в одном из бомбоубежищ-бункеров, которое расположено под цехами?

— Под АБК№ 1 [административно-бытовой корпус] конвертерного цеха, в котором расположены столовая, бани, кабинет начальника цехов, замов, всякие технологические бюро.

— Сколько вас там было в начале?

— В основном туда попали с левобережной части города, потому что конвертерный цех находится возле восточных проходных и с той стороны людям легче было добраться. Нас привезли на машине, — с детьми, с вещами. До этого мы просматривали варианты, где можно поблизости от нашего дома попасть в убежище — кинотеатр Савона и спортивный комплекс Тераспорт, бывшая Быттехника. Но эти помещения — обычные подвалы, которые не оборудованы для пребывания гражданских лиц в таких количествах.

В первый день, когда мы попали на Азовсталь, [в бомбоубежище под АБК] нас было до 20 человек, а самое большое количество — около сотни.

Разрушить все: Российская армия уничтожала завод с помощью авиационных бомб и тяжелой артиллерии / Фото: AZOV via REUTERS

— Что происходило в самом городе?

— АБК конвертерного цеха на возвышенности находится. Поэтому, когда выходили на улицу, было видно, что город горит. Территорию Азовстали кошмарили, звуки выстрелов сливались. Взрыва Драмтеатра [под руинами которого погибли сотни мирных жителей] я не слышал, мы видели фотографии — военные рассказывали, которые приходили.

— Говорят, по цеху были расставлены упаковки питьевой воды, доставленной ранее — по нормам производства. Вы ее собирали? А еду откуда брали?

— Да, ходили по цеху, собирали воду в бутылках. Начальник цеха, который еще тогда был вместе с нами, вместе с военными сделал запас еды, установил генератор. Припасы мы побросали в холодильники. Военные доставляли еду: кто-то приносил конфеты детям, кто-то — крупы, потому что уже в апреле у нас начались проблемы с пропитанием. Пограничники много круп принесли, макароны — из них варили супы. В принципе, дети у нас никогда голодные не были.

— А сколько детей было в вашем в помещении?

— 18 детей. Сто человек было в первых числах марта. Потом приезжали военные, сказали, что есть «зеленый коридор» — те, кто на своих автомобилях заехали на территорию завода, могут выехать. Но насколько я знаю, тех, кто на автомобилях выбрались из Азовстали в первые дни, не выпустили из города — они вернулись: кто — в ПГТУ [Приазовский государственный технический университет] в бомбоубежища, кто — в Драмтеатре. При выезде из города начались обстрелы, кто-то нажал педаль газа и прорывался. Есть у меня сотрудница моего цеха, которая рассказывала, что под взрывами мин им с мужем и сыном удалось выехать из города.

— Людей не выпустили российские войска, окружившие город?

— Российские войска. Они же к нам пришли «с миром», «освобождать».

— Часть выехала. А сколько осталось?

— В районе 76 человек осталось в бункере.

— Бункер укреплен?

— Бункер — не бомбоубежище, а убежище от техногенных катастроф. Суть в том, что конвертер может взорваться при ошибках производственного процесса. Причем взрыв равносилен атомной бомбе. Поэтому от возможных взрывов были построены убежища. Оно в себя включает 50 спальных мест — двухэтажные койки. Там есть два выхода. Также есть комната вентиляционная на случай отсутствия свежего воздуха — там стоят фильтра. Если есть электричество, то с помощью электродвигателей туда загоняется свежий воздух. При отсутствии электричества мужчины становились, вручную крутили так называемые «улитки вентиляции» и принудительно загоняли свежий воздух с поверхности.

— На какой глубине находился этот бункер?

— Отметка «пол — 6» [уровень пола находится в шести метрах от поверхности]. Потолок высокий — в районе 3-х метров, сама плита перекрытия, которая над нами была, толщиной 0,5 м.

— Электричество вырабатывалось генератором, — вам приносили дизель?

— Дизель доставляли сами. У нас был работник нашего цеха Роман Волков, который следил за генератором, как за ребенком своим, — включал, отключал. На ночь отключал в целях экономии. Днем пользовались электричеством. У нас где-то в начале апреля даже появилась хлебопечка, — мука была в нашей столовой, три мешка. Пекли хлеб.

— А где хлебопечку взяли?

— В поисках еды осмотрели все помещения, которые были в округе, нашли. Дизель- генератор большой, у него потребление 37 л топлива в сутки. У нас была вокруг цеха масштабная реконструкция газоочистки и подрядные организации туда свезли много техники — гусеничные краны, обычные стреловые на пневмоходу. То есть, много техники, из которой можно было сливать дизель. Ну и сама техника уже была разрушена вся в осколках, побитая.

— А когда именно по Азовстали стало прилетать? Говорят, что налеты были чуть ли не каждые 5 минут — по 10 самолетов одновременно.

— Самолеты никто не считал. Бывало такое, что вот взрыв от авиабомбы: идет ударная волна и только после нее слышен звук самолета. Так мы понимаем, что сверху — звук реактивного самолета. И все бежали вниз, в убежище: мужчины или женщины, которые занимались приготовлением пищи. Детей на поверхность практически не подымали.

— С какого приблизительно дня стали массированно бомбить Азовсталь?

— Примерно с 15 марта. Раз в день что-то прилетало, отдаленно мы слышали. Цех высокий, 67 м. Поэтому частенько снаряды попадали именно в главный корпус конвертерного цеха. Ну и потом они начали падать постоянно, по всей территории. Наш АБК был уничтожен, он неоднократно горел. Рядом попала авиабомба — воронка огромная. Попали по железнодорожному пути, — там довольно-таки укрепленное место, а воронка глубиной метра полтора и диаметром метров восемь. Сила взрыва была огромная.

— Был какой-то момент, что прощались с жизнью?

— Да, когда в нас попало одновременно две ракеты. Грамотно попали, разрушены были два лестничных марша, — оба наши выхода из АБК.

— Вас завалило?

— Все верно. Завалили лестничные марши, но на нашей отметке «— 6» был переход в соседнюю пристройку, ее тоже завалило. Все здание осыпалось, в пристройке была сауна, бассейн и вот 5 этажей разрушились. И мы с этой отметки выбирались кое-как, пробирались через завалы на поверхность. И уже там, с помощью солдат, детей подымали, женщин, стариков.

— Много стариков было?

— Около 15. В Азовстали несколько десятков убежищ. Военным было рискованно между всеми этими АБК ездить и каждому по килограмму гречки привозить. Поэтому они смотрели, где людей мало и перевозили их в большие убежища.

— Как были настроены военнослужащие? Там же не только азовцы находятся, но и пограничники, морпехи, полицейские.

— К нам приходили Азов, ВСУ, пограничники. Спрашивали: какая помощь нам нужна? Рассказывали, что творится в Украине, в Мариуполе.

— Как они вообще выживали? Им же нужно было себя кормить и вам где-то доставать еду?

— Они приходили, надолго не задерживались, особо времени не было на разговоры. Прибегали 2−3 человека, спросили, рассказали, что нужно, что не нужно. А где они брали, — скорее всего, у них было заготовлено.

— А лекарства вам приносили?

— При цехе был медпункт, он был разрушен, но те медикаменты, что уцелели, мы забрали. У нас женщина была в бункере, она 8 лет работала медсестрой, на нее возложили все эти обязанности. Все медикаменты, которые находили, отдавали ей. В первую очередь, бинты. У нас пожилую женщину ранило — при ракетном ударе она находилась в пристройке, там был безопасный санузел, как мы считали. Взрывной волной ее ударило о двери, голову посекло осколками зеркала — и бинты пригодились.

— Болел ли кто-то у вас там серьезно?

— Про ковид мы все забыли. Болезни были простудные — кто-то из вновь пришедших сильно кашлял, и весь бункер подцеплял сразу. Все переболели и перекашляли. У нас было два сахарных диабетчика, инсулин заканчивался, в любой момент могли умереть. Была женщина пожилая, у нее была анемия мозга, ей нужны были специальные таблетки, которые приостанавливали процесс анемии. Вот эти таблетки в бункере закончились и болезнь, грубо говоря, ничего не сдерживало.

— Она выжила?

— Да, когда закончились лекарства, ее семья вывела своим ходом. Я сейчас не знаю где они, что с ними.

Девочка была, лет пятнадцати с сахарным диабетом. Насколько я знаю, она сейчас в коме. Они в середине марта выезжали, та группа, которую не пропустили. Они сидели в ПГТУ в бомбоубежище. После того, как мы выехали в Запорожье, связались с семьей девочки-диабетчицы — и тогда нам сообщили, что она — в коме. Но все, якобы, контролируемо, — пообещали, что все будет в порядке.

— Российские пропагандисты показывают, что армия РФ обстреливает цеха ракетами или какой-то тяжелой артиллерией. То есть, не разбирают, — есть там гражданские или нет: стреляют по всему подряд.

— По всему подряд. Азовсталь — это те же руины, которые и в городе. Наше АБК уничтожено, верхних этажей нет, все лестничные марши завалены, в столовой провален пол.

— 21 апреля была встреча министра обороны РФ Шойгу с российскими диктатором Путиным, на которой последний сказал, что якобы не будут больше обстреливать завод. И в этот же день продолжались массовые обстрелы.

— Да. Только когда нас вывозили 1 мая и днем ранее была тишина. Причем «зеленый коридор» был с 7 утра до 20 вечера, но только в 19:30 россияне дали добро на вывод людей с Азовстали. По заводу дорог уже не было, чтобы проехать к нашему АБК — нужно было двигаться минут 15−20 по всем этим руинам. Военные приехали и сказали: на сбор — 10 минут. Мы не успели, поехали на следующий день.

— Что видели в городе, когда вас вывозили?

— Хиросиму и Нагасаки видел. И «освободителей» тоже видел.

— Зачем нужно было бомбить весь город?

— У нас есть такое предположение, что взялась карта города Мариуполь, локация каждого строения и просто в каждую точку бились снаряды. Уничтожение всего города, — это миллионы выпущенных снарядов, которые покрыли всю площадь.

— Мариуполь ведь перед войной отстраивали?

— Последние годы у нас город прям начинал цвести. Мы не могли нарадоваться тому, что происходит: какие реконструкции, какие ремонты, какие парки у нас появились. Все для общего пользования, гуляй с детьми, наслаждайся. Центр города был полностью отремонтирован. Тот же Драмтеатр, — за ним был огромный фонтан сделан, зимой на этой площадке фонтана каток, все изначально было спроектировано под него.

— Потом вас привезли в фильтрационный лагерь?

— При выезде из завода подъехали на мост, где нас встречали представители Красного креста, ООН. Россия начала разминирование дороги, мы ждали в автобусе около полутора часов, пока они разминируют — специальная машина ездила и подрывала мины, которые установили ночью, чтобы никто не сбежал с завода. Потом мы пересели в другие автобусы и направились по Таганрогской трассе мимо левого берега в село Безыменное. Там были письменные допросы, задавали вопросы. Например, такой: кто остался в городе? Я ответил, что наши родственники не захотели уезжать из квартиры, остались дома. А вопрос был следующего характера: вам все равно, что с ними? почему вы не возвращаетесь домой?

— Хотели оставить здесь в городе?

— Да, они очень искренне удивлялись, что мы не хотим ехать в Россию, остаемся в Украине. Делали круглые глаза: как же так, почему вы принимаете такое решение?

— Большая часть людей из Мариуполя выехала в подконтрольную часть Украины.

— Это правда. Были разные случаи, зачастую бытового характера. Например, при мне с другим автобусом выезжали муж с женой. У них двое детей было, один с инвалидностью. Я так понимаю, у них родственники в России, куда им и предложили приехать, — есть место, где остановиться. Дома ведь разрушены, а людям нужно где-то жить, — вот они и согласились.

— По данным горсовета, в Мариуполе погибло около 20 тыс. гражданских. Правдива ли такая оценка?

— Согласно тем фотографиям, которые я видел, делают братские могилы. Закапывают людей массово. Думаю, оценочная цифра 20 тыс. вполне реальна. Потому что лично возле моего дома кресты стоят — людей хоронили в домах. Теща, насколько мы знаем, до сих пор находится в своей квартире погибшая. МЧС российское сообщало о том, что есть погибшие в этом доме, и никто не забирал их.

— Вы находились в бункере. Там было тяжело, но, наверное, это и спасло вашу жизнь?

— Находясь в бункере, мы все жалели, что туда попали, ведь у нас не было возможности выйти. По территории завода при нормальных дорогах добираться до ближайших проходных — это 15 минут ходьбы. Но при обстрелах, когда ты не знаешь, в какую точку прилетит следующий снаряд, это очень рискованно. Идти по территории завода с детьми под постоянной бомбежкой — брать на себя ответственность за их жизни. Мы не решились. Поэтому ждали эвакуации. Но после того, как увидели, что город уничтожен, сгорел, поняли, что два месяца мы были хоть как-то, но защищены. И те военные, которые находились на территории завода, тоже удержали оборону и находятся там до сих пор.

— Действия оккупантов четко подпадают под определение «геноцид украинского народа». Ведь украинцев убивают именно по национальному признаку. А как вы думаете?

— Я думаю, что это бесчеловечно, — то, что происходило в городе. Нормальные люди так не будут делать. Не будут жечь мирный город, не будут стрелять в девятиэтажки, палить частный сектор. Война, конечно, превращает людей в зверей. И когда российские солдаты умываются кровью людей, то уже перестают понимать, что они делают. Я думаю, они здесь озверели.

Присоединяйтесь к нам в соцсетях Facebook, Telegram и Instagram.