«Без нее все стало пустым и ненужным». Отец Екатерины Гандзюк о последних днях ее жизни и трех годах одиночества — репортаж из Херсона
Сегодня прошло три года со дня смерти Екатерины Гандзюк — херсонской активистки, которая занималась волонтерством и разоблачала коррупцию в родном регионе, из-за чего нажила много врагов. В конце июля 2018 года ее облили серной кислотой — за жизнь она боролась 96 дней.
Все это время рядом с ней был ее отец Виктор Гандзюк. Как врач, он понимал, что шансы выжить у дочери минимальны, но до последнего верил, что она сможет.
Журналистка Кристина Коцира встретилась с отцом Екатерины в Херсоне. Мужчина рассказал о последних днях активистки, ее детстве и позиции, а также трех годах жизни без нее.
Кристина Коцира
журналистка
Ноябрь 2018 года
В комнате темно. На диване лежит мужчина. У него нет сил, чтобы встать включить свет, расстелить кровать. Смотрит в потолок, прислушивается.
Сейчас она зайдет, щелкнет выключателем, скажет: «Папа, привет. Ты чего в темноте? В его голове она еще абсолютно реальна. Он еще слышит ее голос. Разговаривает с ней и получает ответы на свои вопросы. Она еще здесь, с ним. Хотя на самом деле в пустой квартире он сам как палец.
А кажется, будто лежит рядом с маленькой девочкой. Так же темно: свет выключен по всему городу. Обычная история для начала 90-х.
— Папа, давай рассказывать истории. — Прижимается к нему и просит.
— Давай.
Они по очереди придумывают. Пока дочери не становится скучно.
— А давай петь!
И вот уже в квартире на окраине Херсона раздаются народные песни. А в конкурсе, кто их знает больше, выигрывает, конечно же, Катя.
— Папа, а спой коломыйку!
И он начинает вспоминать песенки с тех времен, когда они, студенты Тернопольского медицинского института, пели коломыйки в колхозе на сборе свеклы. А теперь он поет их Кате. Кто знает, звучит ли еще ли какой-то из сотен херсонских квартир такое пение.
Фото: Дмитрий ПавловНоябрь 2021 года
Во двор типичной херсонской девятиэтажки в районе Таврийский-4, подкрались сумерки. Опавшие листья тонут в лужах, вызывают сочувствие. Во второй день ноября мокро, а воздух такой густой, что, кажется, можно набрать в пригоршню. Усталый Виктор Гандзюк возвращается домой после очередного рабочего дня у набитом больными ководном отделении, которым он руководит. Впрочем, от жизни он устал еще больше. Потому что, кажется ему, ровно три года своей жизнью он больше не управляет: с момента ухода его Кати.
— В памяти я почему-то потерял ее живой образ. Когда я хочу ее вспомнить, вспоминаю фотографии. Это больно. Фотографические образы перебивают ее живую. Раньше я слышал голос, вспоминал интонации. Слышал в памяти. А сейчас этого нет, к сожалению, — сетует Виктор Михайлович.
Каждый день он идет по дороге, которая стала последней для его дочери. Проходит место, где утром 31 июля на нее вылили литр серной кислоты. И сейчас, если погода сухая, на старом потрескавшемся асфальте отчетливо видно темное пятно от убийственной жидкости. Да если бы она повредила только асфальт!
Июль 2018 года
В последние недели перед нападением у их дома вертелись подозрительные личности. Виктор Гандзюк заметил двух незнакомцев, прямо на скамейке нарезавших колбасу, обедали. Он удивился: на бездомных не похожи. Почти всех знал в лицо, потому что Катя регулярно привозила уличных бедолаг к нему в больницу, потому что «папа, людям помогать надо». Это были другие. Кто такие и чего здесь бродят?
Через несколько дней появился еще один молодой мужчина. Похрамывал туда-сюда. Гандзюк — хирург отделения гнойной хирургии — сразу понял, что мужчина на протезе.
Незнакомцы, находившиеся возле их дома, беспокоили не только Виктора. Соседи решили, что чужаки «пасут» чью-то квартиру, и вызвали полицейских. Закончилось простой проверкой документов.
Утром 27 июля Виктор Гандзюк вышел из подъезда. У мусорных баков снова заметил незнакомца, уже с баклашкой. Хотел его сфотографировать, но не стал, уехал на работу.
— В пятницу пришли уже с кислотой. Но Кати не было — уехала в Киев. Затем в понедельник снова пришли обливать. Но Катя из дома вышла с Сергеем [мужем Кати], и они передумали. А уже во вторник, с третьей попытки, они это сделали. Они не боялись здесь постоянно быть на виду, они не шифровались, то есть у них были гарантии, что их никто не заденет.
«За мной — улица»
За несколько недель до этого Катя однажды сказала папе: «Следующей буду я». На активистов нападали по всей стране. Но она все же надеялась, что с ней будут осторожнее. «Не посмеют, за мной — улица, будет резонанс». Папа с мужем ее охраняли. Забирали с работы. Не оставляли в одиночку в темное время суток. Впрочем, залегать на дно Катя не собиралась — продолжала разоблачать местных «князьков» в коррупционных схемах, писала, каким образом херсонская полиция покрывает их преступления. В Фейсбуке была острой и зачастую не подбирала слов. На просьбу папы быть более осмотрительной не реагировала.
— Я ей говорил: можешь резко писать, но старайся не оскорблять человеческое достоинство. Можешь сказать, что Иванов-Петров плохой, зачем матом его крыть?
Она отвечала: «Папа, ты ничего не понимаешь». В этом был ее цимес. Не было у нее серого. Только белое и черное.
Во вторник, 31 июля, Виктор Гандзюк уехал на работу. Дочь еще собиралась дома. Для них всех это должен быть обычный день: у него была запланирована операция, у зятя Сергея — свои дела, у Кати — обычная работа в горсовете. Когда до операции оставалось минут десять, раздался звонок.
Фото: Дмитрий Павлов— Позвонил заведующий ожоговым отделением и очень коротко сказал: «Вам нужно приехать. Катя у нас. До 40% ожога серной кислотой. Очень тяжело». Я еще спросил его: «Как глаза?». Я не подумал, что литр вылили, думал, что брызнули в лицо. Уехал сразу, еще не понимал тяжести, отправился в ожоговое отделение, а она была в реанимации. Когда я увидел ее, это был ужас какой-то. На следующий день мы улетели с ней в Киев.
Катя была права, когда говорила, что за ней улица. А те, кто думал, что нападение на Гандзюк станет еще одной строчкой в длинном списке атак на активистов, ошиблись.
Квартира-музей имени Кати
Рассказать о Екатерине Гандзюк может даже обычный холодильник в ее квартире. Целая его сторона в магнитах из разных стран. В таком порядке, как когда-то разложила Катя. Она любила путешествовать, и из каждого путешествия привозила сувенир. Виктор тянется к красному магниту из Турции:
— Это первый, который Катя привезла. Она ездила турецкий язык изучать. А вот, — указывает на нижние ряды, — к сожалению, последний. Из Мариуполя. Катя как раз научилась водить автомобиль, и это была ее первая поездка на машине.
Фото: Дмитрий ПавловКатина кровать застелена цветным покрывалом ручной работы. На нижней полке книжной этажерки ютятся толстые словари. Она свободно общалась на английском, немецком и турецком, и уже начала изучать арабский.
На полу ровно сложены туфли и босоножки. Словно хозяйка сегодня выбрала другую пару, а эту обует завтра или послезавтра. Все застыло в моменте, когда Катя вышла утром из комнаты, планируя вернуться вечером. Только кактус с того дня стал в два раза больше. И часы на стене, несмотря на все, отмеряют время.
— Первый год я ходил, разговаривал с ней. Подарки покупал. А потом мы осознаем, что ее нет. Конечно, осознаем. И это сменяется невероятной тупостью. Я раньше приду, поговорю с ней — и мне становится легче. А сейчас я прихожу — молчу, молчу и молчу.
Виктор Гандзюк берет паузу. Извиняется, что ему трудно говорить. Напротив дивана, на котором мы сидим, Катин портрет с огромными глазами, наблюдающими за всем в комнате.
Фото: Дмитрий Павлов— Катя была стержнем. Без нее все рассыпалось, стало никаким, пустым, бесполезным.
Старые фото
Он хотел сына. А когда родилась девочка, мечтал назвать ее Мариной. Вот только жена решила, что дочь будет Катей. Несколько недель они спорили об имени и звали младенца «девочкой», а потом пришли друзья в гости, и все в один голос заявили, что девочка — Катя. Виктор Михайлович больше не спорил.
Доченьку, истинно папину дочь, любил до безумия. Они были друзьями и единомышленниками. Объездили всю Украину. Посетили все замки Тернопольской области, где Катя оставалась на каникулы у бабушки и дедушки. Купались в море, ходили в горы, спускались в пещеры.
— Приехали однажды к родителям. Катя говорит: «Давай, на окраину села поедем, посмотрим, что там». Поехали на окраину, а оттуда в Хотин, а из Хотина — в Черновцы на кофе. А должны были ехать на окраину села… Вернулись поздно вечером.
Все их приключения Виктор Михайлович снимал на фотокамеру. Сегодня вынимает из шкафа стопки альбомов с черно-белыми и цветными снимками. Сотни отснятых моментов в те времена, когда не было телефонов и люди фотографировались крайне редко. А он тогда сумел зафиксировать каждое событие Катиной жизни. Вот она с дедушкой, который научил ее бандеровским песням и рассказывал о подпольной борьбе на Галичине. Из этого и формировался ее проукраинский стержень.
Фото: Дмитрий ПавловВот многочисленные новогодние фото в разные годы. Катя под елкой — маленькая «Красная шапочка». На следующей странице уже немного старше — «Мышка». Далее — подросток — «Снежная королева». С длинными волосами и с короткой стрижкой. С котами, собаками, зайцами. На велосипеде. В деревне в кукурузе в юбке, изготовленной из свекловичных листьев. С пистолетом в руках в роли героини криминального фильма.
На обратной стороне всех фотографий простым карандашом написана дата. Как архив, чтобы не забыть, когда произошло событие.
— Я эти все альбомы снимал, подписывал. Мечтал: сяду с внуками, открою альбом, буду рассказывать, какая мама была, какой дедушка был, а сейчас я говорю себе — я умру, это кто-то будет сжигать, или на помойку выбросит… Страшно остаться. Страшно вырастить ребенка, быть с ним близким. Мы в последние годы очень сблизились. От нее такая забота исходила. Я ее любил до безумия. И все, нет ничего. Доживание своих лет. Зачем? Все потерял.
96 дней войны с адом
1 августа 2018-го Екатерину Гандзюк вертолетом доставили в Киев. Пока дочь боролась за жизнь на операционном столе, у Виктора Михайловича боролся профессионал с отцом. Как врач он понимал: шансы у пациентки скудны, с такими ожогами не выживают. А когда отец до последнего верил: дочь сможет. И на ее откровенные вопросы — «Папа, я умру?» — каждый раз отвечал отрицательно. Подбадривал. Они строили планы, выбирали страну для поездки. Он должен был обманывать, когда она замечала: «Папа, мне же не лучше», — придумывал аргументы, что ей лучше.
— Она после наркозов спрашивала: «Где папа?». А мучения были страшными. Мы поднимались по лестнице, там пролет, дверь и реанимация. Иногда я еще не заходил в отделение, а уже слышал ее крики: «Больно! Больно! Больно!». Ночью тяжело, фактически не спала.
Все четырнадцать операций он сидел у операционной. Все три месяца был рядом. Радовался, когда дочь удавалось посадить, и она сама пальцами набирала на клавиатуре текст. Катя еще смогла записать видеообращение. Напомнила о других активистах, на которых совершили нападение, и никто не понес наказание. Сравнивала справедливость и правосудие в Украине со своим внешним видом.
Фото: Дмитрий ПавловНачало конца
За две недели до смерти врач-Гандзюк больше не мог убеждать отца, что его дочь выживет.
— Она начала умирать с 17 октября. Мы с Сергеем ее посадили — она посинела, потеряла сознание. И с этого дня постепенно становилось хуже: то ноги разбухли, то кровообращение остановилось. А я говорил ей десять раз в день: «Катя, все будет хорошо». Я много сейчас думаю, и мне кажется, что последние несколько дней она уже сама понимала, что умрет.
В пятницу, 2 ноября, за два дня до смерти, они остались вдвоем. Много разговаривали. Катя будто чувствовала, что таких дней у них больше не будет, и готовила отца к жизни без нее.
— Она нарисовала мне программу в несколько пунктов, как она видит мою жизнь дальше. Как быть с работой, как с жизнью, как с матерью. По пунктам. Она понимала, что она уже не будет в Херсоне. Я это называю Завещание Кати. Несколько пунктов написала.
Конец
В воскресенье, после 96 дней тяжелой борьбы, Катино сердце остановилось. А с ним умерла и часть его сердца. После похорон Виктор Гандзюк лежал на диване и смотрел в потолок. Целыми днями только ел и лежал. Не мог работать. Не хотел видеть никого. Депрессия накрыла с головой.
С дивана Виктор Гандзюк вставал, чтобы уехать на кладбище. Там часами сидел у могилы. И говорил, говорил, говорил со своей Катей.
— Когда выбирали нового президента, я сидел возле нее. Если бы со стороны кто-то увидел, подумал бы, что у меня с головой не в порядке, но я сидел там. Уже стемнело, я сидел с планшетом: ждал, когда объявят предварительные результаты выборов. Я читал ей эти экзит-полы. Мне казалось, это важно. Выборы были ее стихией. Сейчас бы я этого не делал…
А потом в Фейсбуке писал Кате письма. О том, что ее могилу засыпало снегом, и они с Сергеем поставили для нее елку. Что весна наступила. Что она приснилась ему, и он коснулся ее теплой руки, а потом, к сожалению, очнулся. Врач снова боролся с отцом. Врач не верил, что она слышит и видит. А отец, несмотря ни на что, надеялся.
Фото: Виктор Гандзюк via Facebook— Чувство вины есть. Хотя мне кажется, что я был хорошим папой. Чувство вины меня преследует. Что я очень многое не сделал для нее, не доказал, не договорил. Поэтому я сейчас это делаю. Хотя и понимаю, что нет потустороннего мира. Нет ничего. Хотелось бы верить в него. Но я биолог, врач. Сейчас себя немного виню, что, может, нужно было ее остановить. Но я видел, что это ей нравится. Я гордился ею, гордился. И что из этого?
«Кто заказал Катю Гандзюк?»
Всех подозреваемых, которых Виктор Михайлович заметил возле их подъезда в июле 2018-го, он увидит на скамье подсудимых.
— На судах сначала было очень тяжело. Затем привык. Я не увидел никакого раскаяния. Ни у кого. Они просто звери.
Исполнители нападения — бывшие АТОвцы, некоторым из них, как выяснится, Катя помогала как волонтер. Преследовавший ее Владимир Васянович, которого Виктор Гандзюк заметил возле дома за несколько дней до нападения, заявит в суде, что на преступление пошел из-за денег. Виктор Михайлович спросит его, знал ли он, что идет убивать дочь на протезах, на которые Катя собирала деньги. Васянович не знал.
В общей сложности пятеро исполнителей нападения получат от организаторов $5 тысяч, а от суда — от трех до шести с половиной лет тюрьмы. Так мало — из-за якобы готовности помочь следствию установить заказчиков.
Но с заказчиками нападения на Екатерину Гандзюк дело окажется сложнее. Их фамилию назовет сама Катя. Информацию о них ей сливают друзья из правоохранительных органов еще до того, как следователи начнут заметать следы.
Владислава Мангера, бывшего председателя Херсонского облсовета и его советника и криминального авторитета Алексея Левина по кличке Москал, подозреваемых в организации нападения, наконец начнут судить. Судят до сих пор.
Фото: Дмитрий ПавловНепроходящая любовь
Мы стоим на перроне. Я журналистка, приехавшая поговорить о его дочери. Он отец. Виктор Гандзюк не разрешил мне ехать на вокзал на такси. Усадил в машину, привез на Херсонский вокзал и проводил в поезд. Я весь день сдерживалась, чтобы не заплакать. И больше не могу. Хочу обнять этого мужчину и подобрать нужные слова. Хотя и понимаю, что ни в одном словаре, ни в одном языке мира таких слов нет.
— Виктор Михайлович, я так хочу вас поддержать, но не знаю, как. Катя была счастлива. Может, это поможет облегчить вашу жизнь? Что она прожила мало, но счастливо, — неумело складываю мысли вместе.
Он обнимает меня. Как дочь. На прощание.
— Вам станет легче, если организаторов посадят? — спрашиваю перед тем, как зайти в свой вагон.
— Я не знаю. Катю все равно не вернуть. Но станет легче хотя бы оттого, что справедливость все-таки есть. А Катя всегда боролась за справедливость.
Мой поезд тронулся. И мне больше не надо себя сдерживать. Я плачу. Я думаю о мужчине, который сейчас войдет в пустую квартиру, где когда-то было много счастья.
Завтра после работы Виктор Гандзюк уедет на могилу дочери. Так делает ежедневно все эти три года. Хоть и говорит, что не верит в потусторонний мир, но в глубине души ему кажется, что Катя его ждет.