Елена Легенчук (Фото:Елены Легенчук / Facebook)В подвале страшнее, чем в окопе. Интервью с капелланом Легенчук — о поездках на «ноль» и даже «минус» и о том, почему все военные — набожные
После 24 февраля жизнь Елены Легенчук радикально изменилась. Она проживала за границей, а после полномасштабного российского вторжения не просто вернулась в Украину, а стала капелланом, которая ездит к военным на передовую.
Как общается с военными на «нуле» и почему все там верят в Бога, Легенчук рассказала в интервью Радио НВ.
— Хочу вас сначала расспросить о работе или, скорее, надо, наверное, говорить о призвании — военного капеллана. Как это работает? Как выглядит ваш обычный день?
— Работа капеллана весьма многогранна. Капелланы есть разных типов: есть госпитальные, служащие для наших ребят в госпиталях; есть капелланы, которые ездят на передовую; есть те, кто обеспечивают тыл. Мне удалось побывать во всех ролях — работать и там, и там, и там. Вас интересует передовая?
— Да, начнем с этого.
— Во-первых, на передовую мы ездим, а не постоянно находимся, потому что мы добровольцы и у нас нет никакой приписки к какому-то батальону, воинской части. Мы в этом плане очень свободны. И это нам развязывает руки, потому что у нас есть доступ к огромному количеству военных.
Второе: мы планируем наши поездки в передовую раз, дважды в неделю. Мы же едем не с пустыми руками, а набиваем бус чем только можем: от техники — дроны, тепловизоры, которые нам передают волонтеры туда, куда невозможно доставить; до обычных вещей — какие-то генераторы, еда, все что угодно. Мы всегда уезжаем и везем с собой две-три тонны. И вообще планируем, куда мы поедем, и часто Бог меняет наши планы. Наши поездки — это «ноль», иногда даже «минус».
— Наверняка это очень непростая работа. Я представить себе не могу, насколько сложно общаться с бойцами, возможно, даже в тот день, когда вы приезжаете, кто-то погиб на фронте или получил ранения. Что вы говорите им? Как можете поддержать в столь непростых условиях?
— Как раз общалась с другом, и он говорит: «Знаете, здесь даже те, кто не молился, начали молиться». Каждый раз, когда мы выходим из кольца, все становятся верующими и набожными. У нас были случаи, когда мы приезжали, и ребята в этот день всю ночь кого-то теряли. И не одного, были большие потери.
Каждый раз это индивидуальная беседа. Нельзя прописать сценарий, как ты будешь беседовать. Это отдельный человек, отдельная ситуация, отдельное эмоциональное состояние. Поэтому каждый раз обязательно молитва, обязательно объятия, просто помолчать, потому что иногда просто молчишь и ждешь, пока уже можно будет говорить.
И, конечно, все ребята просят за них молиться, просят учить их молиться. Поэтому это всякий раз словно проживаешь чью-то жизнь вместе с этим человеком, его потерю, его боль. Это каждый раз [происходит] индивидуально, но без молитвы никогда не обходится.
— Могли ли вы до 24 февраля 2022 года представить, что этим начнете заниматься в жизни?
— Нет, честно говоря. Никогда! Уже лет 15, пожалуй, мой главный акцент помощи — это дети с инвалидностью и женщины, оказавшиеся в кризисных ситуациях. И когда началась война, у меня сразу начал работать мозг, как я могу помогать детям и как могу помогать женщинам. Я стала помогать и делать это, а потом Господь сделал совсем по-другому.
Для меня сначала было очень странно, как я буду служить мужчинам. У нас есть 30% женщин военных, но они не на передовой. И это хорошо, что они не там. На передовой только ребята.
Вы удивились, что есть капелланы-женщины, а представьте: некоторые ребята воюют с 2014 года и видели капеллана вообще один-два раза. А когда они видят капеллана-женщину, то у них вообще как бы…
— Разрыв шаблонов, мне кажется.
— Такие серьезные, стальные мужчины, не знающие ни боли, ни страха. И здесь они просто немеют: «Вы капеллан?» Да! И у них просто нет слов. Затем мы уже налаживаем [общение], но первое [впечатление] шок.
— А как вы приняли для себя это решение? Как пришли именно к такого рода занятиям? Вы ведь и раньше занимались благотворительностью, помогали людям в непростых ситуациях. Как это привело вас к капелланству?
— В общем, у моей команды есть еще одно направление — стоматология. У нас есть авто…
— Это тоже важный аспект помощи, потому что, к сожалению, зубы могут начать болеть на передовой. И очень важно все эти проблемы решать.
— Они не только могут, они безумно болят. Я вам хочу сказать, что 99% (и это не преувеличение) ребят на передовой нуждаются в срочной стоматологической помощи. Срочной! Они уже там восемь месяцев, постоянный стресс, напряжение — зубы просто счесываются.
Вы видели когда-нибудь человека, у которого нет половины зубов? Они не выпали, а наполовину стёртые от стресса. И таких ребят очень много. Флюсы, выпавшие пломбы. Плохая вода, сухпаек — это не та пища, благодаря которой организм нормально функционирует. Когда я приезжаю и спрашиваю: ребята, вам нужна стоматологическая помощь? Они улыбаются мне, и это без слов, просто вижу.
У нас есть авто, которое нам пока предоставляют в аренду, но сейчас мы собираем средства для того, чтобы купить собственное. Все, что мы делаем, делаем за свой счет, или за пожертвования от людей. У нас нет никакой поддержки от государства.
Так же работает стоматология. За прошедшие три месяца мы предоставили более 300 людям помощь по стоматологии. Это военные, дети, женщины и мужчины на деоккупированных территориях. Катастрофическая ситуация у людей с зубами, потому что стресс разрушает зубы буквально всем.
— Не могу не спросить, как присоединиться к сбору на такие передвижные стоматологические кабинеты? Где искать реквизиты?
— Реквизиты можно найти в инстаграме, в фейсбуке. У нас есть сайт Help dental Ukraine. Там можно найти все наши реквизиты и приобщиться.
— Возвращаясь к вашей истории. Вы ездили помогать на фронт, деоккупированным населенным пунктам. И в какой-то момент просто решили, что сможете и говорить с людьми, когда они того требуют, чтобы их выслушали и поддержали? В этом же, насколько я понимаю, основная работа?
— Я не ездила, потому что война застала меня за границей. Я последние четыре года живу за границей. Я была в Испании в это время. Первое, что я делала, помогала за границей женщинам обустраиваться, которые были напуганы, с детьми приезжали, ничего не знали.
Потом я чувствовала, что этого недостаточно. Когда из Польши и ближнего зарубежья уже все подоставали, я увидела, что у меня в Испании много всего. Я просто постоянно отправляла что-нибудь. Находились люди, которым это было нужно.
А потом я познакомилась с капелланами, желающими заниматься стоматологией. Эта идея меня вдохновила, и я говорю: «Знаю, как это можно сделать, чувствую, что я могу». Я начала заниматься стоматологией, в общем-то сбором средств, полетела в Америку… Это отдельная [история] — мой полет в Америку для того, чтобы собрать на стоматологию, чтобы она начала работать. И когда я вернулась из Америки, я понимала, что следующим шагом мне надо ехать в Украину с деньгами, с идеями, с желанием.
И в первый же день, когда я прилетела, ребята говорят: «Слушай, а поехали на передовую, ты же капеллан?» Говорю: «Капеллан». Ну, все! Я еще не успела увидеть Украину, а увидела Донецкую область и все вокруг там.
И когда я все это увидела, поняла, что здесь и сейчас я нужна. Ибо я видела чудеса, которые совершает Бог; что слова, которые через меня Он говорит, затрагивают сердца, меняют людей, меняют их чувства, эмоции, настроение.
На ноль, на позиции, где ребята стоят, к ним никто не приезжает. Волонтеры туда не имеют доступа. И тут приезжает капеллан, женщина, заходит к ним в окоп, в блиндаж, и говорит: «Ребята, привет! Я приехала вам сказать, что вы молодцы, вы герои, мы вами гордимся и вас невероятно любит Бог! Он очень хочет, чтобы вы жили! Это такой [мощный] первый эффект у них, что ради них человек рискует своей жизнью, чтобы сказать им, что их любит Бог, что ими гордятся. Для них это что-то невероятное. Они мне потом говорят: «Вы такая смелая!» А я отвечаю: «Да это вы смелые!» Для них это крайне важно.
И еще такой момент: для кого-то это безумие, когда едешь 10, 15 километров в час, объезжая разбросанные мины-лепестки на дороге. И когда ты их объезжаешь для того, чтобы добраться к ребятам, чтобы довезти им какие-то элементарные вещи, помолиться с ними, принять причастие, сказать, что они настолько важны, что ради них сюда можно и стоит доехать… человек в гражданской жизни оценит, что ради него 800 километров в одну сторону проезжают, чтобы сказать, что ты классный, ты герой и тебя любит Бог. И наши ребята очень ценят это, и для них это важно.
— Как вы в этом всем держитесь? Во-первых, элементарно — это страшно, это прямая угроза жизни, осознание того, что из такой поездки можно и не вернуться. Во-вторых, это очень сложные истории людей о потерях, о погибших боевых собратьях, о ранениях и опять же о страхе. Как вы справляетесь с этим? Как с этим всем справляться? Потому что, наверное, каждому украинцу сейчас непросто
— Я не знаю, как люди, которые не верят в Бога, вообще справляются эмоционально [во время войны], потому что все мои надежды на Бога.
Когда впервые я проснулась в одном городе в [помещении с] заколоченными окнами, на улице никого и ты слышишь только стрельбу, было страшно. Такой страх, от которого хотелось где-то спрятаться под одеяло. Это был мой первый день. Туман, как в ужастиках, как какой-то апокалипсис. Но я молилась, чтобы Бог отнял у меня страх, потому что страх мешает. Он парализует и не нужен. Он нужен для того, чтобы сохранить жизнь, конечно (физически так мы созданы), но в служении он мешает.
Я молилась. И когда мы ехали на позиции, когда уж там действительно стало очень горячо. Мы едем и нам говорят: «Слушайте, сейчас быстренько, потому что этот путь обстреливается!» В такие часы понимаешь: да я еще не успела испугаться, подождите.
Я знаю, зачем я там, и верю, что у Бога все под контролем, и моя жизнь тоже. У меня четверо детей, они еще маленькие. И я верю, что Богу хочется, чтобы они видели свою маму. И я уверена, что он у меня забирает этот страх, когда туда попадаю, потому что я больше не испытывала страха. Ради того, чтобы я хорошо делала ту работу, которую я делаю.
Когда видишь ребят, какие они крутые и какие они стальные, какие супермены (это без преувеличения), нет страха! Я думаю: если он не боится, почему мне возле них бояться?
Я даже не знаю, где безопаснее: [на передовой или в Киеве]. Но ведь есть миссия. Мы молимся, чтобы ребятам не было страшно, потому что им тоже страшно. Я знаю, ради чего я там, это как-то уносит все переживания.
А еще когда ты делаешь что-то, а не просто сидишь в подвале… Мне кажется, в подвале страшнее, чем в окопе.
Теги: Интервью НВ Религия Вооруженные Силы Украины (ВСУ) Радио НВ Война России против Украины
Читать далее