Богдан Кротевич с позывным «Тавр» (Фото:НВ)Азовец, оборонявший Мариуполь. Интервью с Богданом Кротевичем — о родном ему Крыме, Азовстали и сохранении здравого смысла в плену
Богдан Кротевич с позывным «Тавр» — начальник штаба полка Азов. Он был одним из командовавших обороной Мариуполя с первых дней полномасштабного российского вторжения.
С 24 февраля находившаяся в городе украинская группировка уничтожила по меньшей мере 6 тысяч оккупантов. А 16 мая полк Азов опубликовал заявление, в котором сообщил, что защитники Мариуполя выполнили приказ.
На Азовстали бойцы держались 86 дней.
Как им это удалось и что было дальше, когда защитники Мариуполя фактически попали в плен к врагу, Кротевич рассказал в интервью Радио НВ.
— Я знаю, что вы из Крыма. Не могу вас не спросить о тех хороших новостях о взрыве на Крымском мосту. Что вы чувствовали с утра субботы?
— Я, честно, проспал. Я проснулся в 10 часов, увидел, что десять будильников уже отключил. А мне через 15 минут нужно было находиться в госпитале МВД. Когда я приехал туда, все знали новости о Крымском мосте, я ничего не знал. Мне показали видео, оно, конечно, поразительно. Мне было видеть это очень приятно.
— Украина уже готова деоккупировать Крым именно военным путем. Для вас это сюрприз? Или вы, как человек из Крыма, постоянно в это верили?
— Я с 2014 года стал военным человеком. К примеру, я никогда не хотел служить в армии, когда был гражданским. Но в 2014 году Россия напала гибридным путем на Украину и оккупировала Крым, часть Донецкой и Луганской областей. Я стал военным.
Я знаю настроения людей, потому что я сам крымчанин. Конечно, некоторые говорили, что «вот было бы классно, если бы мы были в России». Я, конечно, говорил, что это невозможно, это нереально, это Оруэлл, никогда такого не будет. Но это получилось. После этого я зарекся говорить вообще, что что-то невозможно.
Относительно деоккупации Крыма. Я считаю, что она возможна была, есть и будет военным путём. Это должна быть очень масштабная военная операция, которая должна быть спланирована Генеральным штабом, возможно, совместно с другими странами.
Я скажу так. У меня, например, есть план, как деоккупировать Крым, Донецкую, Луганскую, Запорожскую и Херсонскую области, но это немного не мой уровень. Я вырос от пехотинца, командира взвода до начальника штаба, оперативный отдел прошел батальона и полка. Я планировщик как раз в войсках, я планирую операции. И я считаю, что это возможно. Всегда считал, что это возможно.
Главное — это желание высшего руководства нашей страны. А сейчас мы видим, что оно есть. Его не было пять, шесть лет назад, а сейчас оно есть. И это очень хорошо. Я от этого радуюсь.
Я надеюсь, что [поможет] наш опыт, который мы получили в Мариуполе. Мы руководили обороной Мариуполя, будучи уровня ООСН (отдельный отряд специального назначения — ред.). Командир полка ООСН Азов подполковник Денис Прокопенко [с позывным Редис] лично принимал все решения касательно обороны Мариуполя. Так получилось, потому что у нас в то время был самый большой опыт ведения боевых действий на первой линии. И мы, скажем так, сразу перепрыгнули несколько звеньев управления войсками. Если до этого командир, подполковник Денис Прокопенко, командовал максимум полторы тысячей личного состава, то он начал командовать восемью тысячами личного состава — это ТРО, морская пехота, другие оборонявшие подразделения. Там были другие агенты, о которых я не могу говорить.
— Вы уже начали говорить о Мариуполе. Мы здесь все не переживали и миллионной доли того, что вам и вашим побратимам пришлось там пережить. Вы были в Мариуполе с 24 февраля?
— С 24 февраля. Я не помню точно, когда был первый обстрел Мариуполя. Я помню, что я сам не спал, смотрел обращение Путина. Я уже тогда понимал, что происходит.
Мы в соседних комнатах живем с командиром Редисом. Пошел будить Редиса, говорю: «Уже началось».
Мы увидели, что первые обстрелы зацепили Сильпо. Они начали обстреливать гражданских. Это было очень странно. Это большая ошибка врага, что они не ударили по нашим пунктам постоянной дислокации. Наши три пункта постоянной дислокации находились на базе школы в Мариуполе, Юрьевке и Урзуфе. И ядро 357 — это воинская часть, 12 бригады, в которую мы входим, она также находилась в Мариуполе. Ни один пункт постоянной дислокации не был поражен ракетными обстрелами в первые дни.
— Это значит, что никто не сдал?
— Это значит, что нас недооценили. ООСН — это только 1500 человек. Возможно, они считали, что Азов ничего не умеет. Сейчас, я думаю, они считают немного иначе.
Заканчивая историю первых дней Мариуполя. Мы сразу же Урзуфскую и Юрьевскую базу начали перевозить в Мариуполь. Командир отправился в Объединенный штаб обороны Мариуполя. Я, его первый заместитель, остался в Юрьевке и ждал, пока весь тыл, весь личный состав уедет в Мариуполь, то есть уезжал последний из Юрьевки.
Тыл сработал очень хорошо. Мы вывезли почти все, во-первых, БК — боекомплект, во-вторых, еду, и в последнюю очередь вещи. Вещи мы уже завозили последними и многое оставили на базах. К сожалению, если бы мы понимали всю оперативную обстановку касательно сил, которые продвигаются из Крыма, мы бы еще лучше и еще больше вывезли снарядов, боекомплект и т.д. Но на тот момент мы пользовались разведданными, которые были у нас.
— Что они идут с востока?
— Что они идут с юга? Я сейчас говорю именно о юге, потому что Юрьевка и Урзуф находятся с южной стороны. То есть мы понимали, что есть зона ООС, есть первая линия, есть 36 бригада морской пехоты, которая некоторые дни выдержит. За это мы не переживали. Мы переживали именно за южный обход, южную группировку РФ, идущую из Крыма.
Я, например, понимал еще с 2015 года, что там оборона построена (если она построена, у меня такой информации нет) слабо. А сейчас мы видим, что вообще без всякого сопротивления противник продвигался. Мы поэтому очень быстро все делали.
Например, в Геническе у меня есть друг, который говорил: «Сейчас мимо Геническа проехала колонна в 500 автомобилей». Я понимаю, что эта информация неправильная, но опираюсь только на нее. Почему она неправильная? Потому что колонна в 500 автомобилей — это много. Таких колонн не существует. Они разделяются и ездят по разным дорогам. Но это единственная информация, которая у нас была. Потому мы быстро все собрали, в Мариуполь мы заехали на следующий день ночью. То есть сутки нам дали на то, чтобы собрать все и заехать в Мариуполь, и начать выстраивать оборону.
— Процитирую то, что вы писали в своем Твиттере. «В начале полномасштабного наступления, зайдя на командный пункт обороны Мариуполя, я увидел много дезмораленых людей. После этого я приказал каждому, кто оттуда выходит, улыбаться, какая бы сложная ситуация ни была». Расскажите, что было в командном пункте?
— Был командный пункт Объединенного штаба обороны Мариуполя, а был отдельный командный пункт Азова. Редис находился в Объединенном штабе, я отправился сразу в наш командный пункт. Я увидел то, на что действительно надеялась РФ, — шок. Люди просто не понимали, что происходит, что делать.
Я на самом деле это тоже увидел, столкнулся с такой проблемой впервые. Я как руководитель должен ее решать. У нас есть такое сленговое слово [тивер], когда военный просто потерялся сам в себе, у него стеклянные глаза, он ходит и не знает, что делать. У нас есть девушки, например в штабе, кадровики. Они плакали, а еще ничего не произошло, еще ни один боец не погиб.
Мне пришлось просто собрать весь личный состав, выискивать их, хотя я не спал все это время. К сожалению, я не очень хороший оратор. У меня иногда проскакивают бранные слова, а в военном деле вообще их очень много. И выстроив личный состав, я начал, как я умею, мотивировать личный состав.
Я понял с первого дня, что именно мотивация воевать крайне важна. Она так же важна, как и подготовка. В Азове мотивации достаточно: мы бойцы, мы воины. Но в такой шоковой ситуации даже воины иногда теряются. У нас специалисты, профессионалы, но чуть-чуть не хватало этой речи. Когда я выстроил весь личный состав, сказал, что противник не лучше нас, мы к этому готовились восемь лет, они нас боятся больше, чем мы их. И многих это привело в чувство.
Об этом твите. Мы взяли на себя ответственность и делали операцию в полосе снабжения. То есть полоса обеспечения — это серая зона другими словами. Мы поняли на следующий день, что противник продвигается не так быстро. Также мы ожидали, что противник будет высаживаться на участке противодесантной обороны — это побережье Азовского моря от Мариуполя до Юрьевки. Он там ни разу, кстати, так и не высадился. Мы поняли, что у нас есть немного времени.
Я собрал командиров группы разведки специального назначения, командира снайперской группы специального назначения, командиров, и мы спланировали операцию в действиях полосы обеспечения, то есть диверсионные операции — уничтожение этих идущих к нам колонн.
Мы думали, что они зайдут в Бердянск, но в Бердянск они не вошли. Это действительно разумный ход со стороны противника, потому что они обошли Бердянск и пошли сразу на Мариуполь. Мы их планировали встретить в Мангуше. Выдвинулись туда, заминировали мосты, выставили противотанковые средства.
Снайперская группа специального назначения и группа специального назначения — это два разных подразделения, но это люди, умеющие все. Это и противотанковый резерв, это и снайперы, это и разведчики, и диверсанты — это просто, как говорится, боги войны. Мы вышли туда.
Пока мы предпринимали эти действия в полосе обеспечения, Объединенный штаб обороны Мариуполя, где находился Редис, где были все структуры — МВД, пограничники, (морской пехоты тогда еще не было, она была на первой линии), Национальная полиция, патрульная полиция, оставшаяся в ППД часть 56 бригады, тоже имел немного некоторых проблем. Объединенный штаб обороны Мариуполя перестал работать на третий-четвертый день. Мне тогда позвонил Редис и сказал: «Возвращайтесь». Я сказал, что мы еще недоработали, он [настоял]: «Ты мне нужен»…
— То есть, ситуация была настолько серьезная?
— Да. Я понял, почему он меня вернул. Мы все отступили, взорвали мосты немного подальше от Мангуша и возле Новой Ялты. Ночью вернулись и тогда уже Штаб обороны Мариуполя переехал прямо на Азовсталь.
— Когда ситуация стала критической? Можно ли сказать, сколько времени прошло? Город оказался в окружении, россияне бросили все имевшиеся силы на то, чтобы захватить Мариуполь. Также видим, как они уничтожали город. Даже есть теория, что это была месть: Мариуполь был отстроен после 2014–2015 годов, оккупанты хотели его уничтожить и захватить любой ценой.
— Когда мы уже вернулись после этих действий в полосе обеспечения в командный пункт, тогда я написал этот твит. Я увидел, что Объединенный штаб обороны Мариуполя (назовем это так) самоликвидировался. И когда я зашел, увидел, что теперь Штаб обороны Мариуполя полностью состоит из Штаба полка Азов. У меня есть все фотографии, все видео, все сохранилось. С этого дня руководил Штабом обороны Мариуполя Редис.
Командир [командир 12-й бригады оперативного назначения Нацгвардии] полковник Денис Швега нам во всем помогал. Просто надо понимать, что у Национальной гвардии много задач. К примеру, командир бригады всегда выполнял задачи охраны общественного порядка, охраны судов и так далее. Я ему очень и очень благодарен, ведь он, зная, что Азов всегда был на передовой, просто говорил: «Ребята, чем вам помочь? Как я могу вам помочь?» Несмотря на то, что он по иерархии старше Редиса.
Там был штаб азовский полностью, и люди, жившие за дверью, в бункере. Я увидел, что в штабе мы же понимаем, что происходит, а все остальные, например коменданты баз, кадровики, которые не допускаются в Центр боевого управления, не понимают происходящего и боятся. А когда ты выходишь из командного пункта с гримасой, они полагают, что все, хана. И потому я написал этот твит. Я такой приказ дал: если кто выйдет без улыбки из командного пункта, он просто на командный пункт потом не зайдет.
— Когда Мариуполь окружили?
— Точную дату я вам не скажу, когда Мариуполь был в окружении, но я вам скажу, как это произошло, когда мы это поняли.
Мы планировали с группой специального назначения Азову вывести их из Мариуполя, чтобы они автономно действовали как диверсионные группы в Запорожской области. Не помню, на какой день это было.
Нам патрульная полиция помогла с [операцией] очень сильно. Она предоставила нам гражданские автомобили со штрафплощадки. Мы переодели всех в гражданское, забросили туда БК, вооружение и прочее. Они начали уезжать в запорожском направлении по запорожской трассе. В первом населенном пункте по запорожской трассе должен был быть батальон, если я не ошибаюсь, Айдар. Но, к сожалению, в тот момент с ними не было связи. Вообще ни у кого, ни у нас, ни у старшего начальника, который [из ООС, ОТГ (оперативно-тактическая группировка)].
— Это еще до Старлинков?
— Старлинки уже под самый конец подъехали, но очень помогли. И когда эта колонна выезжала, наткнулась на блокпост. На блокпосту был танк, бронемашина, несколько военнослужащих из РФ, то есть они закрыли кольцо еще не южной группировкой, которая шла из Крыма. Они закрыли кольцо, пройдя между Волновахой и Мариуполем, и таким образом уже начали выставлять блокпосты.
У нас произошел бой. Только благодаря профессионализму наших ребят, у нас ни одного убитого, один раненый, но ему только палец отстрелили.
— Вы так говорите «только палец»…
— Привыкайте, когда общаетесь с военными, то с черным юмором.
— Как будто «один палец, что здесь такого ? Новый вырастет».
— У нас контузия — это не ранение, а если ты получил пять контузий, у тебя есть сутки отдыха.
— Жестко. В какой-то момент вы оказываетесь на Азовстали. Тогда уже российский Генштаб отчитывается, что они захватили Мариуполь. Был разговор министра обороны РФ Сергея Шойгу с российским диктатором Владимиром Путиным. Говорили, что только неонацисты остались на Азовстали. Путин приказывает, чтобы не стреляли, но они всеми видами вооружения начинают штурмовать Азовсталь с разных сторон. Каков был у вас план?
— У нас там был ЦБУ, командный пункт и совещательная. Вот в совещательной мы общались очень тесным кругом с командиром, начальником штаба, некоторыми заместителями или командирами батальонов. Мы от себя не ожидали выжить так долго.
Мы каждую неделю понимали, что все, эта неделя последняя. И так каждую неделю. Дошло до 86 дней. План был до последнего сражаться.
Когда были первые переговоры, мы хотели (на что противник не пошел) [обменять] раненых. Командир собрал всех раненых, сказал: «Ребята, у нас нет лекарства, мы не можем вас лечить. Я не могу дать вам приказ выхода в плен. Морально. Это решение каждого. Кто не хочет, может, простите, застрелиться или уйти, попытаться выйти самому». И все раненые сказали, что это попытка все же выжить, они согласны.
Мы знали, что есть обменный фонд у Украины. И первое, что мы предложили противнику, «давайте мы сейчас вам отдадим всех раненых, вы обменяете их на своих солдат». А мы продолжим, как мы говорим, рубиться. На что последовал ответ: «Нет, или все, или никого».
И тогда государством, и командиром и всем офицерским составом было принято такое решение. Нам был дан приказ на прекращение обороны Мариуполя и выход. Но я вам скажу личное мнение: если бы они пошли на то, чтобы обменять наших раненых на своих живых, даже, может быть, не раненых солдат, мы бы показали еще больше.
— Что вы ощущали 20 мая?
— А мы выходили? Потому что я по датам…
Когда у меня будет время, я напишу книгу и книга будет называться Не по дням, а именно по часам. Каждый час может быть последним, поэтому по дням я немного не ориентируюсь.
Что я ощущал? Как военнослужащий, я понимаю: когда ты сдаешь оружие, ты уже ничего не решаешь, к сожалению. Это как в вестернах: есть тот, у кого есть пистолет, а есть тот, кто копает. Это Клинт Иствуд вроде говорил. Вот такие ощущения я испытывал, не очень приятные.
Я понимал, что сдаю оружие. Хочу отметить, что все противотанковые средства, все тяжелое вооружение мы уничтожили. Мы сдали только стрелковое вооружение, которого в постсоветской [стране], в РФ и так много. Для нас было важно, чтобы из наших противотанковых средств не были подбиты наши ребята.
У меня также все видео сохранились, я посылал своим родным…
— Я уверен, что нет ни одного, кто может не верить в то, что вы говорите. О том, что у вас есть видео и доказательства, вообще можете даже не упоминать.
— Я понимаю. Я ведь военный человек.
Чувства плохие, но командир прежде всего должен думать о личном составе, а не о себе. Нашему командиру, подполковнику Денису Прокопенко, личный состав доверял, доверяет и будет доверять полностью. И любой приказ, который он даст нам, мы выполним. А я как первый его заместитель должен его поддерживать всегда. И потому я сделал то, что сделали все. А дальше мы уже выживали.
— Вы попали в Еленовку, там провели три дня. Можете сказать, что вы там увидели?
— Это колония.
На самом деле, в первые дни к нам относились очень хорошо. Я говорю как есть. Когда приехало командование — Редис, я, Калина, к нам относились очень хорошо. Кормили маловато, но нормально. И на допросах, например, со мной общались, и это не было повышение голоса.
Потом нас в один день просто взяли и увезли в неизвестном направлении. Я [предполагал], что это все-таки Москва, вероятно, Лефортово. Точно сказать не могу. И уже потом, когда мы выходили из плена, когда я услышал почти все офицерские фамилии, я был уверен, что мы последние. Просто был уверен, что мы последние из плена.
Когда я сидел в изоляторе, я надеялся, что Редиса уже обменяли. Я надеялся, что всех ребят обменяли.
А поскольку начальников штаба и заместителей не воспринимают в войсках вообще, думал, что [меня] еще оставят. Будет обмен — обменяют, не будет обмена — не обменяют. Я для себя морально готов был отсидеть от одного до 10 лет. Это тяжело психологически было.
— Как держать баланс, когда вы в этой камере? Когда вы сказали, что вы были готовы просидеть там от года до 10 лет, за что вы цеплялись при этом?
— Я брал себя на понт. Каждый делает по-своему, я всегда беру себя на понт. Я себе планирую, например, какую-то задачу, цель и говорю, что если я не сделаю что-то, эта цель не состоится.
Возможно, шуточный пример. Я когда-то пробежал марафон, прежде никогда не бегая столько. Мне нравилась девушка и я запланировал: если я пробегу марафон, то у меня с ней все будет хорошо.
— Все было хорошо с девушкой?
— Нет. (смеется – ред.) Я пробежал марафон, а она вышла замуж за другого.
Но в изоляторе я тоже себя брал на понт. Цель я вам не скажу, но я считаю, что психологически немного удержался все же. Потому что сейчас работаю, какие организационные вопросы решаю сразу после плена, это значит, что с ума не успел сойти так, как мог бы.
— Кажется, что вы будете продуктивнее, если посвятите какую-то часть времени своему здоровью.
— Наш командир, подполковник Денис Прокопенко, Редис, трудоголик от костей до кожи. И Азов такой, как он есть, благодаря этому воодушевлению, трудолюбию. Пока командира нет, я за него. Я чувствую долг. Также нас обменяли, а [не всех] пленных обменяли.
Я буду продуктивнее, если немного полечусь [о себе]. Но нас обменяли больше двух недель назад. Если бы я сразу лег в больницу и только сейчас вышел, многие процессы организационные просто бы пошли не в том направлении.
В настоящее время у меня есть очень много наработок, очень много наработок с Министерством внутренних дел, с СБУ, с Главным управлением разведки, и я понимаю, что происходит.
Мне нужно знать, что происходит в стране, что происходит на фронте, что происходит в обмене пленных. Конечно, я вам сказать это не могу, но сейчас я все понимаю, немного надо еще докрутить.
Я уже развернул штаб из вышедших из плена — это начальник оперативного отдела, это командир кадрового отдела, это мой начальник разведки. Они все сейчас уже работают в штабе, часть моих вопросов уносят на себя.
Надеюсь, что с этой недели я уже попаду к какому-нибудь врачу. Но пока есть работа, работа на первом плане.
Нас вышло 109 вроде. Девять человек, например, работают, сто лечатся. Сейчас почти сто (я не говорю о тяжелых ранениях) [бойцов] уже в норме. Они уже живут с родными. У них закончится медицинский отпуск, они пойдут воевать. Если бы я этого не сделал, было бы похуже.
Теги: Крым Интервью НВ Пленные Оленовка Азовсталь Штаб Обороны Мариуполя Обмен пленными Война в Украине Оккупация Крыма Оборона Мариуполя Полк Азов Деоккупация Крыма Радио НВ Крымский мост Война России против Украины обмен пленными Азовсталь
Читать далее