
«Диктатор уже не такой уверенный». Когда аппарат Путина «сожрет» хозяина и что повлечет за собой социальный протест россиян. Интервью
Радио НВ вместе с психологом и экспертом по невербальной коммуникации Валентином Кимом выяснило, о чем свидетельствует изменение риторики российского диктатора Владимира Путина и когда его режим «сожрет» его же аппарат.
— Попробуем разобраться: а что же такое произошло и как нам нужно оценивать фразы Путина, что они ничего не потеряли и ничего не потеряют? Если раньше он говорил, что в Украине нужно сменить правительство и никакой Украины нет, то теперь у него слова о том, что они только собирались помочь каким-то «народам Донбасса». Как охарактеризовать эти конфигурации?
— Во-первых, Владимир Путин в этом случае все же продолжает играть на своем собственном поле — поле информационных манипуляций. Ему это всегда удается. На этот раз, я уверен, ему это тоже удастся — российское общество это съест.
Вопрос в том, что ресурс доверия российского общества к своей власти зависит от того уровня, которому отвечает представитель власти. Если Путин уже предстает в таком плохом свете как человек, который проиграл войну, этот уровень доверия будет снижаться и очень резко. А смена его риторики — это попытка изменить фокус внимания собственной аудитории.
Вообще-то вся риторика в целом была ориентирована конкретно на внутреннего потребителя, на зрителя внутри России. И для пропагандистов, для этого огромного аппарата агитпропа, очень важно было внимание россиян сосредотачивать на тех вопросах, в которых нуждалась. Своим «мы ничего не потеряли» он пытается перекрывать тот факт, что они ничего и не приобрели.
— А еще его фраза, что «мы даже ничего не начали» с точки зрения военных действий, только пытаемся закончить. Затем он публично признал, что это они в 2014 году начали войну, хотя раньше говорил, что это какие-то шахтеры и трактористы. Есть ли у российского общества память, как у золотой рыбки и на такие мелочи оно не будет обращать внимания?
— На поверхности именно так все и происходит: российское общество демонстрирует очень короткую память, очень быстро забывает те тезисы, которые были сказаны. Но все это продолжается до тех пор, пока общество уверено в своем величии; пока уверено в том, что их лидер действительно их куда-то ведет, что они снова нагнули проклятых «пиндосов» и все такое. Пока они понимают, что они и их лидеры соответствуют каким-то категориям величия, все нормально, у них будет и короткая память.
Как только они почувствуют проигрыш, у них начнут включаться механизмы, которые будут развивать их критику, недоверие к власти. Мы некоторые подобные тенденции уже начинаем наблюдать. Например, недавно вроде бы обращение депутатов Смольнинского района Санкт-Петербурга об отстранении Путина. Я не уверен, что это правда, но сам факт появления в России такого обращения — это свидетельство того, что чувство недоверия усугубляется и усиливается.
— Вам не показалось, что сам Путин не выглядел таким уверенным, как в начале их вторжения? Он уже заметно то ли нервничает, то ли паникует, или просто неуверенность существует. Он там немного «хохорится», как говорят в России, но это уже не так выглядит.
— Действительно, я с вами соглашаюсь. Путин начинает выглядеть не столь уверенным. Он действительно начинает демонстрировать признаки волнения, а иногда излишней самоуверенности.
— Это такая компенсаторика?
— Именно.
— «Я облажался полностью, но давайте буду рассказывать, что наоборот, всех победил».
— Да. Тем более что до этого это работало. До этого момента, как только он принимал какое-то ошибочное решение (а их было очень много), он включал на полную катушку свою компенсаторную риторику, начинал рассказывать, что на самом деле «это силы самообороны Крыма». Он к этой лжи обращается очень часто, этот метод использует постоянно.
Но как только дело начинает разваливаться, он пускает этот инструмент уже на полную катушку, начинает газовать там, где нужно сбавлять скорость и внимательно управлять этой машиной. И это сразу означает, что что-то идет действительно не так.
В последнее время Путин начинает выглядеть не столь уверенно. Хотя, опять-таки, во-первых, у нас очень мало информации, потому что он как был закрытой персоной, так ею и остается. А во-вторых, необходимо учитывать еще и наше с вами настроение. Когда мы хотим увидеть какие-то признаки…
— Испуганного Путина, будем всматриваться и искать эти признаки.
— Именно так.
— Российское общество постепенно начинает проходить все стадии принятия, но к принятию у них есть и отрицание, и торг, и депрессия. На какой стадии сейчас Путин? Из того, что вы сказали, я вижу, что он на стадии отрицания: ничего мы не потеряли и ничего не потеряем. Но ведь это все равно уже начало процесса?
— Это начало процесса. [Существует] пять групп фаз отработки горя. Существует множество признаков, свидетельствующих о том, что человек понемногу переходит из одной фазы в другую.
Действительно, сейчас Путин застрял где-нибудь на первом этапе. Вообще, вся стратегия его поведения свидетельствует о том, что ему проще застрять где-то в начале, не двигаться дальше, потому что это будет очень большая психоэмоциональная личностная потеря для самого Путина.
Для того чтобы принять происходящее, он должен пройти от стадии отрицания до стадии агрессии. И он это уже проходил. Далее он должен перейти на стадию торга — он иногда на ней был. Далее должна быть стадия депрессии, а она снова возвращается к стадии отрицания. То есть он двигается по кругу и не может из него вырваться. То, что ему подсовывают эти папочки, исключает его из режима реальной информации. Он же не в реальном мире, а в мире папочек и докладов.
Это все приводит к тому, что он просто вынужден постоянно находиться в стадии отрицания.
От этого отрицания во многом зависит работоспособность и его аппарата. Если они только увидят, что их хозяин начинает показывать признаки слабости (а во что бы то ни стало, не связанное с чувством победы, они могут воспринимать как слабость собственного лидера), они его сами первые и сожрут. И он это понимает, потому что структура российских властей на протяжении многих веков не изменилась. Лидер должен быть сильным, правым, постоянно выигрывать. Как только он начинает проигрывать, находится какая-то табакерка или офицерский шеф.
— То есть если ты не сверхчеловек, а просто человек, тебя свои же и задушат. Если говорить о социопсихологических настроениях в населении. В социальных сетях говорят, что нет паники, с одной стороны. А с другой — уже много упреков, «а что же у нас здесь с командованием», а «что же у нас за российская армия, которая не поняла, как украинцы в Харьковской области продвинулись, и так же в Херсонской». И Фонд Карнеги сейчас говорит, что уровень поддержки войны, по их данным, в Российской Федерации уже снижается.
— Да, это действительно происходит. Хотя все равно уровень поддержки достаточно высокий.
— Более половины населения все еще хочет, чтобы пушечное мясо погибало в Украине.
— Именно так. Более того, я хочу сказать, что этот уровень поддержки не просто снижается. Есть разные возрастные категории, и я сейчас вижу, что уровень поддержки среди людей 55+ лет достигает 55%. А наименьший уровень поддержки — [в группе] 25−39 лет, там 37%. То есть по возрастным группам есть разное восприятие происходящего.
Но мы должны помнить, что какие-либо опросы в Российской Федерации сейчас, мягко говоря, не точны. Огромное количество людей продолжает отказываться от каких-либо опросов, поэтому очень сложно сказать, являются ли эти опросы репрезентативными. Мы только знаем, что формально россияне во многом поддерживают войну и эта тенденция пока побеждает. Мы знаем, что больше поддерживает войну самая старая возрастная группа.
— Потому что их в военкомат не заберут.
— Именно так. А что происходит не на поверхности, а где-то в глубине общества, никто не знает, даже именно это общество. Вот это и есть самая большая проблема российского общества: они сами себя не осознают, какие-либо данные об их состоянии искажены.
— Что нам следует понимать из тех тенденций, которые мы с вами уже обозначили? Два дня тому назад появилась статья за подписью двух украинских генералов: главнокомандующего ВСУ Валерия Залужного и заместителя председателя парламентского комитета Михаила Забродского. Там один из тезисов — российское общество почувствует цену войны, когда она будет перенесена на российскую территорию. Крымчане уже начали что-то понимать после хлопка. Белгород вчера утром несколько часов сидел без воды и электричества, еще и ПВО срабатывало, будто сбили какие-то ракеты. Но есть дилемма: с одной стороны, если россияне ощутят на себе войну, они больше осознают ее. Но с другой стороны, есть упрек, что тогда они потребуют, чтобы военные действия продолжались и чтобы там была объявлена общая мобилизация и еще что-то. Как бы вы охарактеризовали, как может развиваться эта дилемма?
— Очень сложно сказать опять же, потому что у нас нет точных данных. Мы можем предположить, что усилятся эти тенденции для расщепления общества, что разные группы могут начать вести себя диаметрально противоположным образом.
Обязательно появятся группы ястребов, которые будут голосовать за то, чтобы усилить вооруженный конфликт и провести мобилизацию, уничтожить наконец-то Украину. Обязательно появятся группы, которые будут кричать «хватит нам того Крыма», такие голуби мира. Обязательно появятся национальные группы.
Российская Федерация очень большая и очень неорганизованная структура. Она держится на вертикальной интеграции и сильной централизованной власти. Как только эта власть начинает демонстрировать признаки слабости, сразу на поверхность начинают выходить разные социальные противоречия, которых в России хватает.
Какие именно выйдут на поверхность в первую очередь, которые во вторую, очень сложно сказать, потому что нет никаких данных. И это больше проблема даже не для нас, не для европейцев и американцев — это проблема россиян, потому что они сами не понимают, что их ждет.
Но что-то ждет, это точно, потому что социальные проблемы начинают усугубляться и усугубляться именно в такие времена неопределенности и ощущения проигрыша. Российская империя никуда не делась за последнее столетие. Как только эта организация, эта страна испытывает проигрыш, у нее внутри усиливаются социальные протесты. Какими они будут сказать трудно, но они будут.
Присоединяйтесь к нам в соцсетях Facebook, Telegram и Instagram.