Юлия Сачук — правозащитница и экспертка по правам людей с инвалидностью (Фото:Yuliia Sachuk / Facebook)«Государство не было готово». Интервью с активисткой — об эвакуации людей с инвалидностью и их безопасности во время полномасштабной войны
Fight For Right с 2017 года отстаивает права людей с инвалидностью в Украине. Общественная организация стала первой украинской, которая получила статус наблюдателя при комитете ООН по правам людей с инвалидностью.
С началом полномасштабного вторжения России организации пришлось изменить свою деятельность. Сейчас Fight For Right эвакуируют людей с инвалидностью, оказывают им гуманитарную, финансовую помощь, предоставляют юридические и психологические консультации, а также реабилитацию.
Как сделать Украину инклюзивной и что будут делать Fight For Right после победы, в интервью Радио НВ рассказала глава организации Юлия Сачук.
— Как ваша деятельность изменилась с 24 февраля, что вам уже удалось за это время? Как удалось перестроить свою работу?
— До 24 февраля мы работали, наверное, как классическая правозащитная организация. Занимались адвокацией, пытаясь улучшить украинское законодательство и привести его к международным стандартам, в частности, в сфере защиты прав людей с инвалидностью. Также мы пытались укрепить сообщество людей с инвалидностью, чтобы они также знали о своих правах и могли защищать их. Большая наша цель — действительно улучшить жизнь людей с инвалидностью в Украине.
У нас были разные проекты. Это информационные кампании, обучение для людей с инвалидностью, для органов государственной власти. Мы работали с Центральной избирательной комиссией в рамках налаживания избирательных прав людей с инвалидностью; с Министерством социальной политики, со многими органами, пытаясь эти международные стандарты, когда людям комфортно жить в стране и их права не нарушаются, ввести у нас, в Украине.
Но случилась война. Наверное, немного и мой скептицизм или, возможно, реализм, и позиция команды помогли нам быть более или менее подготовленными, в частности, в плане эвакуации команды. С первого дня войны, когда мы еще сами не понимали, что происходит, мы уже получали от участников нашей сети, друзей, коллег запросы о помощи. С первых дней войны мы стали помогать людям с инвалидностью.
Мой скептицизм или реализм проявились еще и в том, будучи студенткой программы по международному праву в сфере прав людей с инвалидностью в Ирландии, в этом же году, за месяц до вторжения, начала бить тревогу, спрашивать у международных экспертов, что можно сделать, как это происходит в странах, имеющих стандарты. Пытались привлечь партнеров, крупные организации, чтобы уделить [внимание] вопросу возможного российского вторжения. Это позволило нам аккумулировать ресурсы, потому что на тот момент у нас не было никакой поддержки от одной из организаций.
Я поняла то, что происходит сейчас: крупные международные организации не будут очень эффективны в плане прямой поддержки, в которой нуждаются люди с инвалидностью здесь и сейчас. Поэтому на 24 февраля у нас была как минимум сеть тех людей, которая нас поддерживала, мы понимали стандарты и у нас были ресурсы для собственной эвакуации.
— Как вы этот план готовили? Что было важнее обеспечить, что именно предусмотреть? Вы прорабатывали внутри команды сценарий, что каждый будет делать?
— Да. Мы проработали сценарий и то, что кто будет иметь в тревожном чемоданчике. Как глава организации, я позаботилась о том, чтобы у людей были средства, об ориентировочных планах, где мы будем собираться, какие контакты нужно иметь, что делать, если не будет связи. У нас +/- все было согласовано. Дальше это уже было как клубок.
Многие члены нашей команды — это люди с инвалидностью: кто-то — с нарушениями зрения, кто-то — опорно-двигательного аппарата, кто-то пользуется колесным креслом, кто-то — не слышит. Поэтому просчитывались еще и моменты доступности.
То, что мы эвакуировались и уехали вовремя, позволило работать дальше. С первой недели нам удалось связаться с теми организациями, которые занимаются помощью в чрезвычайных ситуациях людям с инвалидностью, в том числе из Америки. Они стали нашими постоянными партнерами. Вместе с ними мы уже перестраивали, какие запросы мы можем принимать, как это происходит, как верифицировать, как найти транспорт. Нам удалось собрать почти полмиллиона евро на помощь людям с инвалидностью, и [помогали] также многие люди с инвалидностью со всего мира. Мы ответственно продолжили нашу работу.
На сегодняшний день мы уже помогли более трем тысячам украинцев и украинкам с инвалидностью. Есть более шести тысяч обращений: каждый запрос прорабатывается индивидуально. В наших стандартах работы помочь в каждом случае.
У нас работает около 15 кейсменеджеров, горячая линия. Фактически поначалу это были наши телефоны. Мы запросы принимаем с первого дня войны и по сей день — не имели ни разу выходного.
На сегодняшний день мы предоставляем эвакуацию. Мы продолжаем эвакуировать людей из горячих точек — Краматорска, Бахмута, [в целом] из Донецкой области, Харьковской, Херсонской, Николаевской. Мы продолжаем искать убежище. Мы снабжаем людей билетами, если нужно. У нас есть собственная скорая, которую дали нам в аренду международные партнеры. У нас есть собственный транспорт.
Мы обеспечиваем людей техническими средствами реабилитации, которые критически важны сейчас для людей с инвалидностью. Потому что даже те скудные вещи, которые могло нам предоставлять государство, [не предоставляются вовремя] — сейчас этот процесс затягивается. Мы тоже оказываем гуманитарную помощь, юридические консультации, психологическую поддержку. Это все работает день за днем почти 24/7.
— Когда вы сказали, что начали заниматься эвакуацией с 24 февраля, я пыталась себе представить, как это происходило, помня, как люди выезжали из Киева в пробках или какие очереди были на железной дороге. Как вам удалось найти возможности для выезда людей с инвалидностью? Это ведь технически сложнее.
— В первые дни это происходило на уровне консультаций, в основном, и на уровне оплаты услуг перевозчиков. Мы платили очень большие деньги.
Очень часто эта помощь, особенно в начале, когда у нас не было собственных автомобилей, заключалась в том, чтобы максимально предоставить информацию и сопровождать человека.
— Как люди, в том числе пожилые, мамы с колясками, люди на колясках, с нарушениями зрения, слуха, не слышавшие сирены, узнавали о воздушной тревоге и спускались в бомбоубежища? Насколько в Украине до начала полномасштабного вторжения были какие-то условия безопасности, приспособленные к людям с инвалидностью? Есть ли у нас бомбоубежища с пандусами? Я их не замечала.
— Насколько нам известно, не было и нет, что тоже очень грустно. Даже никто всеобщего мониторинга не проводил. Но моя коллега из Каменского даже обращалась с обращением к городским властям. Ответ был плачевным. Мы понимаем, что это не только о Каменском, но и других городах.
Мизерные попытки были и в основном общественных активистов. Это и о бомбоубежищах, и о системе уведомлений, то есть о доступе к информации.
Даже те картинки, которые бросали и продолжают бросать в телеграм-канале, слепой человек не сможет их прочесть.
Еще хуже ситуация, когда мы говорим о людях не в городах, а в сельской местности либо в заведениях закрытого типа, либо в местах несвободы. В Украине очень большая система таких институтов и это наш позор. Государство было совершенно не готово.
Ця публікація створена НВ за підтримки ІСАР Єднання у межах проєкту «Ініціатива секторальної підтримки громадянського суспільства», що реалізується ІСАР Єднання у консорціумі з Українським незалежним центром політичних досліджень (УНЦПД) та Центром демократії та верховенства права (ЦЕДЕМ) завдяки щирій підтримці американського народу, наданій через Агентство США з міжнародного розвитку (USAID). Зміст матеріалу не обов’язково відображає погляди ІСАР Єднання, погляди Агентства США з міжнародного розвитку або Уряду США.
Присоединяйтесь к нам в соцсетях Facebook, Telegram и Instagram.