
«Без Пушкина не было бы Путина». Вера Агеева — об имперскости русской литературы и Толстом в украинских школах
Доктор филологических наук, литературовед Вера Агеева рассказала в интервью Радио НВ, каких российских авторов следует оставить в курсе школьной зарубежной литературы и как их подавать.
Цей матеріал також доступний українською
Министерство образования и науки Украины готовит изменения в школьные учебные программы по таким предметам, как защита Отечества, зарубежная литература, история Украины и всемирная история. В частности, из программы зарубежной литературы намерены исключить роман русского писателя Льва Толстого Война и мир. Доктор филологических наук, литературовед Вера Агеева поговорила в интервью Радио НВ о российской и украинской литературе.
Она объяснила, почему величие русской литературы — это миф. Почему Россия много лет пыталась присвоить себе украинского поэта и философа Григория Скоровода, музей которого под Харьковом ее войска уничтожили артиллерийскими обстрелами. Почему в школьном курсе зарубежной литературы так мало литературы Польши и Чехии, но так много русской литературы. И почему к представителями украинской литературы ХХ ст. не стоит применять принцип «писал о Сталине — значит изменник».
Виталий Ляска: При Министерстве образования и науки Украины была создана рабочая группа, которая должна пересмотреть содержание программы курса зарубежная литература и целесообразность в нем произведений российских авторов. Ведь в школьных учебниках преподавание зарубежной литературы у нас чуть ли не тождественно изучению русской литературы: Крылов, Короленко, Пушкин и т. д. Как получилось, что вместо западных авторов мирового уровня мы в Украине изучаем российских литераторов?
Вера Агеева: Это объясняется уровнем нашей образовательной и культурной политики. И самое простое объяснение: «А кто преподает зарубежную литературу?». Зарубежную литературу у нас в основном преподают бывшие учителя русской литературы. У нас русистов до сих пор выпускают! Еще не видела документального подтверждения, но слышала, что даже в этом году университет имени Тараса Шевченко объявил набор на российскую филологию. Этим должны заниматься спецслужбы. Я всегда говорю, что изучение русской литературы — это не о литературе, а о государственной безопасности.
В.Л: Да, очевидно, что это имеет идеологическую и политическую подоплеку, и в этом кроется опасность. Но очень много поклонников русской литературы говорят не столько о политике или идеологии, а об эстетической составляющей русской литературы. На сайте, посвященном украинскому школьному образованию, я нашел такое определение Золотого века русской литературы: «Это плеяда гениев искусства, слова, прозаиков, поэтов, которые, благодаря своему изысканному и непревзойденному творческому мастерству, определили дальнейшее развитие русской и зарубежной культуры». И тут у меня сразу вопрос: «А не потеряют ли наши дети что-нибудь стоящее, если мы от них заберем Пушкина или Лермонтова?
В.А.: Давайте остановимся на понятии величия. Где не читаешь о русской литературе, везде говорят, что она великая. Я никогда не читала, что польская литература великая, хотя у польской литературе есть ренессанс и барокко. А русская литература по определению не могла быть великой, потому что у нее не было произведений ни эпохи ренессанса, ни эпохи барокко.
Русская литература в XVII веке питалась украинскими влияниями — этого десанта из Могилянки, который на свою голову поехал рубить окна в Европу московитам, и из этих окон уродливая рожа и вылезла.
Но дальше русская литература была великой в смысле паритетности в европейском контексте во второй половине XIX века. Потому что это действительно имперская литература.
Почему никто не кричит: «Ах, украинские дети не читают Мицкевича! Украинские дети не знают уроженца Украины Юлиуша Словацкого! Они Конрада Валленрода не читали, какой ужас!». Очень многие польские писатели оказали большое влияние на украинскую литературу, было много связей, много перекликаний.
А вот крики о великой русской литературе раздаются неустанно. И не потому, что она настолько эстетически стоящая. А потому что, во-первых, это идеология и государственная имперская пропаганда. А, во-вторых, по необразованности, потому что польскую литературу не изучали, а русскую все изучали по принуждению, а когда уже выучил, полюбил, то… Уж когда приручил котика, то как его из дома выкинуть?
Поэтому если бы меня спросили о программе по русской литературе, я бы оставила в одном из старших классов, где изучается XIX век, ровно два урока.
На первом уроке я бы показала, что Пушкин поэмой Полтава унизил украинцев как только мог, опозорил Мазепу… А на втором — я бы показала Войну и мир Толстого. Это действительно очень хороший роман. Его следует проанализировать, показать мастерство психологизма и подробно раскрыть его украинский подтекст и контекст. Рассказать, почему Пьер Безухов, великий искатель русской истины, владеет огромным имением именно в Киевской губернии. Рассказать о нежинском шляхтиче Александре Безбородьке как прототипе этого графа Безухова и так далее. Двух уроков вполне достаточно.
Таким образом, останется место, во-первых, для польской, чешской литературы, много для чего. А во-вторых, мы и украинской литературы не знаем. Мы ее катастрофически не знаем.
В.Л.: Да, и сводим ее преимущественно к какому-то, условно говоря, образу Харыти. Очень много людей критиковало курс украинской школьной литературы, мол, смотрите, как она бедная, насквозь рустикальная.
В.А: Россияне как минимум 100 лет, кажется, где-то с 1918 года, когда вышла эта знаменитая книга Владимира Эрна о Сковороде, пытались инкорпорировать Сковороду. О «русском философе Григории Сковороде» написаны тома. Чем же выпускник Киево-Могилянской академии, совершенно не имеющий отношение к России ни интеллектуально, ни языком, ни духовно так их интересовал. Они хотели Сковороду, потому что у них не было своего барокко.
Русская литература начинается в XVIII веке с классицизма. А классицизм — это искусство придворное, имперское. Русская литература начинается с од и панегириков их императорам, а именно императрице Екатерине. И так оно дальше продолжалось. Поэтому они пытались присвоить Сковороду, а потом аккуратно ракета прилетела именно в музей Сковороды. Для меня эта ракета в музей Сковороды — это момент окончательного краха мифа о гуманизме русской литературы.
У нас роскошное наследие барокко. Его в школе изучают меньше, но изучают немного. Опять же вопрос, как красиво рассказать о барокко и, скажем, о Киево-Печерском патерике. Период романтизма в Украине очень интересный. Это Шевченко, Кулиш. Так же как и у поляков, и у других славянских народов. Период романтизма — это времена национализма, когда нации боролись за государственность.
Во второй половине XIX века (я сейчас подозреваю, что у меня полетят какие-то патриотические гнилые помидоры) украинская литература действительно рустикальная. И это не по какой-то интеллектуальной бедности или чьей-то хищной прихоти. Это литература колонизированной нации. Город был русифицирован, отчасти потерян. Элита пошла служить империи. Не следует думать, что только украинская элита пошла служить империи, польская элита так же. В любых отношениях империи и подчиненной нации есть этот момент.
Действительно Нечуй-Левицкий, Панас Мирный, Карпенко-Карый… Если бы меня спросили, кого выбросить из школьной программы украинской литературы, я давно мечтаю выбросить Карпенко-Карого. Ничего он не скажет детям. Но речь идет буквально о нескольких текстах. При том, что Нечуй-Левицкий опять-таки как его интерпретировать. Нечуй-Левицкий не так прост, как кажется. В конце концов, первый большой роман о Киеве написал именно Нечуй-Левицкий, я имею в виду его Хмари.
Украинская литература XX века периода модернизма преинтересна. Она вся была изъята, запрещена. Все наше поколение 20-х годов, вся наша урбанистика легла в Сандармохе в те три дня октября 1937 года, когда капитан Матвеев без устали расстреливал в честь празднования двадцатилетия великой большевистской революции.
Для меня есть Киев Булгакова, для меня Киев Подмогильного, Киев Домонтовича, Киев Недуги, Плужника… Есть множество. И когда я слышу, что Булгаков нам Киев воспел, меня кондрашка хватает, если честно. Исключительно потому, что никто не удосуживается почитать, подумать, и опять же это политика Министерства науки и образования.
В.Л.: Сейчас, когда мы говорим об очередном этапе русско-украинской войны, у нас очень большой соблазн отбросить не только все русское, но и в определенной степени украинское, которое создавалось в имперской оболочке. К примеру, как нам быть с Гоголем?
В.А: С Гоголем проблемы вообще уже никакой. Россияне сейчас будут называть Гоголя своим, мы будем называть своим. Думаю, уже ни у кого не возникает никакой истерики, что автор Тараса Бульбы — это украинский автор. Да, Гоголь — украинский писатель, писавший на русском языке. Очень интересно посмотреть, почему он это делал. Гоголь был последним на пути украинских интеллектуалов из Киева и Полтавы в Петербург, который прокладывал Феофан Прокопович. Он желал мировой славы, ему казалось, что только в имперской столице ее можно обрести. Он очень дорого заплатил на личностном уровне, так никогда и не смог адаптироваться к российской действительности.
Пятью годами младше его Тарас Шевченко, от которого великий российский критик (потому что у русских все великие) Висарион Белинский требовал: «У тебя же есть талант, что же ты пишешь на этом мертвом языке? Давай, пиши по-русски». Потом это повторяли, кстати, всем украинским писателям. Ходит быль, когда Твардовский с Малышко много в Москве выпили, Твардовский ему сказал: «Андрей, ну ты же по-русски бы писал, человеком бы стал». Говорят, что хорошо выпивший Андрей Самойлович послал его примерно туда, куда русский корабль был послан. Шевченко ответил Белинскому примерно так же: «Мне хватит, пока живу, и мертвого языка».
И Шевченко изменил парадигму, он утвердил ту украинскую литературу, которая потом и утвердилась. Так что нам всего хватает, вопрос же, что и в школьной программе.
Украинскую литературу нужно читать и представлять детям без этого в зубах увязшего жертвенного пафоса. Ну, Харытю (Михаил Коцюбинский) уже, слава Богу, кажется, в школе не изучают, хотя мы с вами еще изучали ее. Но умеют ли наши учителя Intermezzo Коцюбинского интерпретировать — это вопрос. Образование, преподавание литературы — это не только подбор программы, это еще и ориентация учителей, и с этим нужно работать.
В.Л.: Возвращаясь к Прокоповичу. Буквально вчера я увидел один видеоматериал от солидного исторического ресурса, в котором Прокоповича, Яворского, Туптала, всю эту когорту киево-могилянцев, строивших будущую Российскую Империю, обвинили в предательстве, ренегатстве. Не пугает ли вас такая биполяризация, когда у нас есть черное и белое?
В.А.: Здесь да, смотрите: все предатели, все ренегаты, всех за русским кораблем. И остается стерильная пустыня. Кто у нас совершенно святой? Андрей Малышко с Пісней про рушник и Александр Олесь со стихом Рідна мова в рідній школі. Точка.
Жизнь — штука сложная. Литература тоже имеет налет сложности. Я сейчас пытаюсь ответить на вопрос, почему с нами не произошло так как с белорусами и почему с ними так произошло? Очевидно, у нас было просто национальное образование гетманщина — у них не было, у нас говорили мазепинские пушки — у них не говорили. Но я нашла еще один ответ на этот вопрос. Более того, здесь комплекс ответов.
Вспомните, что случилось в XX веке? Украинская народная республика проиграла военные действия. Впервые после Мазепы на украинских просторах заговорили петлюровские пушки. У деятелей украинского освободительного движения всегда были имена: сначала они были мазепинцами, тогда стали петлюровцами, а потом бандеровцами. С бандеровцами мы так и дожили до войны.
Следовательно, Украинская народная республика в военных действиях проиграла, но она завоевала частичный политический суверенитет.
Смотрите, Киевсовет составил фантастический список негодяев и предателей, которых нужно выбросить с киевских улиц. У нас три величайших украинских поэта XX века мировой величины: Тычина, Рыльский и Бажан. Давайте мы их выбросим, потому что они написали по стихотворению Сталина. Да, написали. Я думаю что лучшее стихотворение о Сталине (я уже когда-то об этом говорила, кажется, даже и вам) написал Николай Бажан. Я их называю советскими классиками петлюровского призыва. Что произошло? Из этого списка предлагали выбросить Василия Блакитного. Те депутаты, которые это предлагали, они осознавали, что они делают? Я думаю, что они в себя не приходили при этом. Блакитный — поэт далеко не первого ряда, он не как поэт заслуживает названия улицы в его честь. Именно благодаря Василию Блакитному и его однопартийцам-боротьбистам (Шумскому, Гринько и другим) Украина вошла в Советский Союз не как часть Российской Федерации, чего хотел тогдашний нарком национальностей Иосиф Сталин. Она вошла как суверенное государство.
Что потом с этим суверенитетом сделали, это другой вопрос, но Украина вошла как суверенное государство, подписав союзный договор. Не было другого способа тогда, оружие проиграло. И она вошла, имея границы, атрибуты государственности. И когда пришел 1991 год, то у нас уже и знамя было, и гимн был, многое у нас было. Итак, давайте выбросим Блакитного, зачем он нам!
После поражения Украинской народной республики еще как минимум до 1930 года, то есть до процесса СОУ (Союз освобождения Украины) Украина сохранила полноценный более-менее культурный суверенитет. И за эти 12 лет успели сделать столько, что просто диву даешься, как же они успели при тех условиях сделать столько. У нас был культурный подъем, была политика украинизации, ее во многом поддерживали восстания сельских жителей, какие-то миллионные движения против колхозов.
Я уверена, если бы в 1920-е годы в каждом украинском селе не возникла школа с украинским языком обучения, если бы украинистика не стала академической дисциплиной, мы бы сегодня были белорусами, а мы не белорусы. Что произошло дальше?
Процесс СОУ, 1933 год, уничтоживший все. 1937 год, зачистивший элиту, переполовинивший село и так далее.
Но были уцелевшие. И в этом мы тоже не столь уникальны. В культурологии или истории со временем это называют сосуществованием с победителями. Мне рассказывал внук Максима Рыльского когда-то, что Максим Тадеевич при случае всю жизнь повторял: «Вот ребята погибли, Николай Зеров погиб, а я жив». Для него это было бремя, он с этим жил.
Уцелевшие: да, они писали стихи о Сталине. Мы знаем, что, когда Рыльскому власть заказала песню о Сталине, из этого целое совещание устроили: «Ребята, напишите песню о Сталине, — сказал Дмитрий Ревуцкий своему младшему брату Льву Ревуцком и Максиму Рыльскому, — И работайте для Украины».
Если бы Бажан не издал энциклопедию, приложив для этого невероятные усилия… Украинская советская энциклопедия сама собой появилась? Москва этого очень желала? Это был абсолютно подвижнический труд Николая Бажана. Нам не нравится, что она советская, но могла ли она быть другой? У Бажана была очень последовательная позиция: лучше вспомнить и поругать, чем не вспомнить совсем.
Потому что память зачищали. Империя и работает на то, чтобы лишить подчиненную нацию памяти. Тогда с ней можно что угодно делать. Так все империи работают. Зачистка памяти шла во всем, и этому они противостояли.
Чтобы в энциклопедии появилось упоминание о Хвылевом (потом так и не появилось), Николай Платонович Бажан специально ходил ко второму секретарю ЦК компартии Украины, это было второе лицо в иерархии. И таких случаев очень много. Советские многотомники, какие бы они ни были, те многотомники наших классиков, да, их чистила цензура, но они были. А их могло вообще не быть. Но Рыльский и Бажан сделали невероятно многое для того, чтобы украинская нация не потеряла своего культурного сознания и культурной памяти, потому что нацию, которая себя культурно не осознает, очень легко завоевать с помощью оружия.
В.Л.: Да, к сожалению, у нас жив этот тезис, выжили значит виновны, расстрелянные — априори герои.
В.А.: Идиотический тезис. Выжили — значит герои.
Присоединяйтесь к нам в соцсетях Facebook, Telegram и Instagram.