60 бесед с врагом. Интервью НВ с блогером из проекта Ищи своих, который выкладывает на YouTube разговоры с пленными оккупантами
Владимир Золкин, блогер, который сотрудничает с проектом Ищи своих, открывающим для среднего россиянина правду о войне в Украине, рассказывает о своих разговорах с пленными захватчиками и делает выводы.
У Владимира Золкина, который до войны был аналитиком-фрилансером и занимался видеомонтажом, теперь другое занятие: он сотрудничает с проеком Ищи своих, а значит обнародует в интернете разговоры с пленными русскими захватчиками и их родственниками. Почти ежедневно Золкин выкладывает свои записи на собственном YouTube-канале, у которого сейчас 154 тыс. подписчиков. Большая часть его аудитории — россияне.
Видео дня
Отдельные видео Золкина набирают немало просмотров: например, разговор с пленным командиром специального отряда быстрого реагирования посмотрело более 1 млн человек. А беседу с российским военным Чингизом Дамбаевым, который также находится в плену и рассказал о расстреле гражданских, просмотрели 1,4 млн раз.
Золкин рассказал о своей работе НП.
— Сколько интервью вы уже успели провести с российскими пленниками? О чем они говорят?
— Около 60 интервью. Честно, уже и не считаю. Это люди из параллельной вселенной, вообще ничего не понимающие — где они находятся, что происходит, куда их отправляли. А если понимают — есть и те, которые знают, что их отправляли в Украину, — они почему-то были уверены, что сопротивления не будет. Им сказали, что вот они приедут в Киев, пройдут маршем и все.
— Попав в плен, они часто говорят, что приехали на учения или вот как вы рассказываете. Но, судя по перехваченным разговорам и многочисленным случаям пыток и убийств мирного населения, можно сделать другие выводы. Что вы думаете об этом?
— Ну, смотрите: некоторые из них откровенно лгут, некоторые, по мере своих умственных способностей, действительно не понимали, или очень хорошо делают вид, что не понимали. А некоторые оружие в руках не держали. Один, когда мы попросили рассказать свою историю, говорил, что стоял где-то в лесу, задача у него была — поддерживать костер, и командир ему говорит: садись в машину, сейчас поедешь. Куда, зачем, никто ему не сказал. И вот оказывается он в Украине. Я ему задаю вопрос: какое оружие было за вами закреплено, сколько раз вы стреляли, сколько были на учениях? А он отвечает: ни одного. Это срочник был. Есть такие случаи.
Есть другие. Один бурят был, который рассказал, что расстрелял человека. А было все так: [россияне] расстреляли наших мирных людей, которые ехали на автомобилях по трассе, а они этот участок оккупировали. И вот после того, как этих людей расстреляли в упор на обочине дороги, ему дали задание сбросить их в овраг. Он одного из них потянул за ногу, а у того будто бы хрип вырвался из груди. И этот бурят говорит, что сильно испугался, сорвал с себя оружие и снова выстрелил в этого человека. Он плачет и кается, но мы понимаем, что никакой веры этим людям нет.
Здесь задача другая — показать в России, что это их люди.
Вообще, как все начиналось: я начал публиковать сообщения по этой теме — вот, мол, смотрите, что происходит. Россияне начали мне писать комментарии, что ничего такого нет, что наших [их, русских] трупов нет, мы будем сейчас у вас на Крещатике маршировать на параде. Я стал обращаться ко всем, к кому мог, чтобы мне дали доступ к моргам, где эти трупы содержатся, чтобы я их показал. И чтобы они поняли, что это их люди, и что они гибнут, и что происходит реальная война.
В это время запустился проект Ищи своих и создан чат-бот, где публикуют их [пленных оккупантов] данные, информацию о том, куда можно обращаться. И сайт был создан, и горячие линии. И кремлеботы «завалили» эти горячие линии и этот сайт. Более того, они заблокировали возможность звонков из Украины и в Украину. Мы звоним по специальной программе. Но с Telegram-каналами они ничего пока сделать не могут, хотя и там сыплются жалобы тысячами каждый час.
Но на самом деле это не главное. Главное — это само интервью, где пленные рассказывают о себе. Каждый человек знает не менее тысячи других людей. Они слушают эти истории. Здесь уже трудно убедить, что все это фейк. А вода камень точит. Постепенно до них что-то доходит. Вот главная цель того, что мы делаем. И это работает. Есть случаи, когда с их стороны люди начали отказываться уезжать в Украину, даже попадают под суд.
— Расскажите о вашей роли в создании проекта Ищи своих.
— Это проект МВД. Есть официальный представитель министерства. Мой друг занимался разработкой софта для этого проекта, и как-то так сложилось [наше сотрудничество]. Я до этого занимался видеоблогингом. Сейчас моя функция — это популяризация этого проекта.
— У вас уже, наверное, есть какие-то обобщения относительно ваших собеседников?
— Я повторюсь, что это люди из другого мира. Нам их очень тяжело понять. Для них обычное дело, когда митинг разогнали, всех избили и посадили в автозаки. Для них это нормально. Они даже не задумаются над такими понятиями, как притеснение свободы слова и права человека. Для нас это непонятно. Мы осознаем, что у нас есть права, законы. Там этого нет, поэтому с ними трудно общаться, находить какие-то точки соприкосновения в разговорах. Вот это их объединяет. Когда они попадают в плен, к ним что-то начинает доходить, что-то они увидели своими глазами. Но они остаются очень далекими от нас.
— Вы могли бы набросать портрет среднего российского пленного — возраст, образование, где родился, где воевал?
— Образование никакого значения не имеет, потому что там отсутствует минимальная логика и какие-то умственные способности, независимо от того, есть высшее образование или нет никакого. «Мне сказали — я уехал». Куда? Почему? Ты ведь понимал, что ты заходишь на территорию суверенного государства с оружием в колонне военной техники. Ты не понимал, спрашивается, что здесь будет сопротивление? «Нет, не понимал. — Почему? — Потому что нам так сказали».
Возраст. Где-то 60% - это вообще 19−21 год. Остальные — это люди, которым по 30−40 лет. Они из маленьких городов. Не Москва, не Санкт-Петербург. Окраина, подальше от цивилизации, где люди, простите, на ведра до сих пор ходят. То есть загоняют тех, кто, на мой взгляд, максимально забит, чтобы они реально ничего не понимали, чтобы их можно было бросать как мясо. Вот буквально вчера вечером у меня получилось видео, где я спрашиваю: «Ваша должность? — Командир танка. — Чем вы занимались до этого, сколько раз вы приезжали на учебу на этом танке? — Ни разу. — А кем вы были до того, как стали командиром танка? — Ветеринаром. — А почему вас сделали командиром танка? — Ну, наверное, потому, что я хороший человек и вошел в доверие командования». Похожих историй много.
Попадались несколько крымчан, а также из так называемых «Л/ДНР». Там я не услышал, правда, чего-нибудь такого пророссийского. Там всегда речь идет о принудительной мобилизации. Понимаете, если людям 20 лет, то восемь лет назад им было по 12. И серьезно пообщаться с ними обо всех этих псевдореферендумах не удается. Они говорят, мол, мы вообще не понимали, что происходит, хотели жить в Украине, нам не нравится «русский мир», нас поймали, привезли в военкомат, выдали сухпайки на три дня и отправили на месяц под Новую Каховку, например. И они не понимают, почему, если Путин решил защищать Луганскую и Донецкую область, почему они уехали на Херсонщину.
Было более-менее нормальное общение с одним крымчанином ему 30 лет. На вопрос, стало ли что-нибудь лучше [при россиянах] в Крыму, он отвечает, что нет. До референдума в Крыму был барменом, зарабатывал $1 тыс. примерно. Но потом уволился — отдыхающих стало меньше, заведение закрылось впоследствии, а он ушел в армию. «Почему ты пошел в армию? — Потому что без военного билета в России никуда». Говорит, что ни он, ни мама не голосовали на референдуме, и среди соседей не знает, кто голосовал.
— Как реагируют родственники пленных, когда вы с ними связываетесь и сообщаете, что их сын-брат-муж находится в плену в Украине?
— Ко всем родственникам стали приходить представители российских спецслужб, запугивать их и говорить, чтобы они ничего не рассказывали. Поэтому если сначала складывался хоть какой-то разговор, то сейчас все реже удается с ними в принципе о чем-нибудь поговорить. Потому что они всегда против публикации, не хотят, чтобы их записывали. Я же должен соблюдать стандарты. Мы не можем опубликовать разговор с человеком, если он не согласится. Вот последние несколько видео будут без разговоров с родителями, потому что те не дали согласие. Конечно, мы не под запись даем минутку поговорить пленнику с близкими. А потом я уже спрашиваю, почему так, почему ваши близкие не хотят разговаривать? И пленные прямо говорят, что их запугивают. Спрашиваю, нравится ли вам жить в такой стране, они не знают, что ответить. Они другой жизни не знают.
— Многие ли интервью остались неопубликованными?
— Дело в том, что когда я спрашиваю пленного, даете ли вы разрешение на общение, и они говорят, что нет, мол, я хотел бы воспользоваться правом не давать комментарии, я выключаю запись. И вот это короткое видео, где-то на секунд 30, публикую в телеграмме как доказательство того, что если пленный не желает общаться, то он может не делать этого. Есть вырезанные эпизоды с видео, где мы общаемся с пленным, но родственники, например, не дают согласия на то, чтобы с ними публиковали разговор. Я не могу себя вести по-другому. Если нам удается хоть что-нибудь донести на другую сторону, мы должны продолжать это делать. А в том, что нам это удается, я абсолютно уверен, у нас множество доказательств.
— Что вам известно о том, в каких условиях находятся российские пленные в Украине? Что они сами об этом рассказывают?
— Условия не отличаются от условий обычных украинских заключенных. Кормят трижды в день, спят в теплом помещении, могут сходить на прогулку.
— Созданы ли для них какие-нибудь специальные лагеря?
— Было бы очень хорошо, чтобы такие были, чтобы они содержались в одном месте, но, к сожалению… Вы же понимаете, что мы не готовились к войне и лагеря для таких заключенных не готовили. Поэтому они находятся в местах изоляции по разным городам Украины. Я езжу по этим городам, и уже не помню, когда последний раз был дома, останавливаюсь у друзей или в отеле где-то.
— Инициатива Ищи своих направлена также на то, чтобы погибших в Украине россиян могли найти их родственники. Расскажите об этом направлении.
— Они [родственники] находят меня в соцсетях, находят мои контакты, заваливают личные сообщения своими обращениями, что вот, информация о теле моего брата, сына, отца опубликована там, как я могу его забрать, помогите, пожалуйста. Но ведь с этим я не могу помочь — я не занимаюсь ни учетом, ни возвращением тел, я не ориентируюсь в этом. Все, что я делаю, это провожу такие интервью, или, скорее, беседы. Как им забрать тела — я не знаю, никакого алгоритма нет. Единственное, что я знаю, что [Президент Украины Владимир] Зеленский и наша переговорная группа предложили здесь обмен всех на всех, без подсчетов. Что на это Путин ответил? Ничего.
— Что вас мотивирует продолжать этим заниматься? Как можно описать эффект от вашей работы?
— Эффект вы можете почитать в комментариях, российской прессе, оценить сообщения о том, что какие-то российские военные отказались сюда ехать. Всё это доказательство того, что это работает. Кроме того, я не могу подробно рассказывать, потому что люди стремятся остаться инкогнито, но мне уже сбрасывают видео-обращения и сообщения, фамилии конкретных людей, благодарят за то, что вот, мол, моего сына хотели мобилизовать, «но я его спрятала, и он в Украину не поедет, большое вам за это спасибо». Вот эффект. А что меня мотивирует? Если хоть пять, десять или 100 этих фашистов не уедут в Украину убивать людей, разве это не достаточная мотивация?
— Какова доля просмотров из России этих интервью с пленными на вашем канале?
— Более 60%.
— Получаете ли сообщения с угрозами от россиян?
— Я не считал, но штук сто в день. Разными каналами, повсюду, где можно мне только написать.
— Разговор с каким из пленных вам запомнился больше всего? Какой был самым тяжелым, наиболее морально и эмоционально изнурительным?
— Я не могу навести конкретный разговор — они все одинаково изнурительны, но со временем становятся все более изнурительными, потому что я знаю заранее примерно все, что они скажут. И что передо мной сидит человек, который либо играет дурака, либо является дураком. Продолжаем задавать банальные примитивные вопросы, чтобы вывести их на какую-нибудь мало-мальски логическую цепочку мыслей. «Ты приехал в Украину с оружием? — Да. — На танке? — Да. — Так ты вторгся в страну? — Не знаю». Ладно, давай с другой стороны, давай так, давай сяк. «В конце концов, чем вы отличаетесь от фашистов? — Фашисты знали, куда шли, а мы не знали. — Но когда вы зашли, вы уже поняли, куда шли? — Да».
Можно было бы сделать десять таких интервью и остановиться, но смысл в том, что они из разных регионов — один из Сибири, второй из Краснодарского края. Их окружение знало этих людей, им интересно взглянуть и послушать их. Поэтому, чтобы охватить как можно большую географию, масштабировать понимание россиянами происходящего я продолжаю это делать. А так мне лично уже все понятно. На днях, правда, был один пленник, который признался, что знал, куда ехал.
Присоединяйтесь к нам в соцсетях Facebook, Telegram и Instagram.