Свидетель геноцида. Жительница Бучи рассказала НВ о том, как жил и умирал ее город под оккупацией
Обстрелы из танков, голод и холод, убийства соседей и знакомых, — среди этого почти месяц оккупации прожила переводчица из Бучи.
Фото из освобожденного ВСУ города Буча шокировали не только Украину, но и весь мир. На них фотоаппараты военных и представителей СМИ зафиксировали доказательства насилия, совершенного солдатами и офицерами «второй армии мира» против гражданских. Это были не просто убийства, но еще и откровенные пытки.
Видео дня
Но фото и видео из освобожденного города отражают только последствия резни, как назвал историю оккупированной Бучи президент Европейского Совета Шарль Мишель.
Пора услышать из уст очевидцев о том, что осталось за кадром, — о событиях, происходивших в этом когда-то 30-тысячном городе возле Киева, пока там находились «освободители».
Именно об этом рассказала местная переводчица Елена Л., которая с начала войны и почти до освобождения города находилась в родной Буче.
Она попросила не называть ее фамилию в публикации, объяснив: «Я вроде не боюсь, но теперь боюсь всего».
— Что происходило в первые дни, когда россияне вошли в Бучу?
— 24 февраля я проснулась и по привычке посмотрела в Facebook. Там было написано, что Россия все-таки напала. И тут я сразу услышала взрывы где-то далеко, как в полях за Бучей, но определить было трудно. Первое, что я сделала в состоянии паники, побежала набирать воду в шестилитровые бутылки, потому что знала: когда война, первой исчезает вода. Потом я разбудила маму, сказала, что началось. Она не поверила. Я тоже не могла, мозг отказывался верить. Мы включили телевизор. На экране были испуганы ведущие: Гордеев, кто-то еще, они рассказывали о взрывах, пытались успокоить (кажется, прежде всего), были искренними и настоящими. В кадре появлялись то заплаканная Ефросинина, то заплаканная Кравец, все в диком шоке, куда-то успели уехать, под Киев… Так мы и сидели целый день перед телевизором, напуганные.
С того дня все воспоминания расплываются, видимо, мозг таким образом пытался защититься от всего. Но я помню, что первые дни у нас все еще было: и газ, и свет, и вода. Мы смотрели телевизор, читали Интернет, прятались в темной комнате: у нас есть такая, без окон, но со стеклянной раздвижной дверью, которую я позаклеивала скотчем; и на всех окнах был скотч в виде буквы «х» — говорят, так можно минимизировать риски, когда окна вылетают от взрывной волны. В бомбоубежище мы не ходили ни разу. Может, это нас и спасло, теперь уже неизвестно.
24 февраля было адское сражение в Гостомеле. Мы сидели в своей темной комнате и тряслись от взрывов. Что происходит, узнавала из Интернета, реконструировала события, потому что у нас ничего не видно, пятиэтажки заслоняют (они позже и приняли на себя удар). Собственно с тех пор боевые действия вокруг нас не утихали. И днем, и ночью. Телевизор, интернет… На улицу, даже во двор, выходить было страшно. Помню, я пыталась работать, чтобы хоть как-то разогнать панику и страх, но не очень удавалось.
Что касается их появления в Буче… Наш микрорайон Стеклозаводская — это окрестность. Собственно, есть три Бучи: Лесная, центральная и Стеклозаводская. Между Стеклозаводской и центральной довольно большое расстояние, которое можно преодолевать в три способа: по железной дороге, по улице Яблонской или по Варшавской трассе. Яблонская стратегическая, по ней можно попасть в центральную Бучу — и в Ирпень. Сначала они подвинулись в центр (27 февраля), там были бои, на Варшавке, на Вокзальной, их там останавливали. И думали, что остановили, подняли снова наш флаг. Но, кажется, 1 марта они появились уже на Стеклозаводской… Знакомая предупредила, что возле нашего клуба стоит танк, нам надо спрятаться, потому что сейчас будет обстреливать. Мы быстро намостили себе матрас с подушками на полу у опорной стены, практически под компьютерным столом, и легли. Слушали, как танк ездит, рычит, дома поливали пулями (так это звучало — «пиу-пиу-пиу»). Потом соседи рассказывали, что обстрел начался, потому что в них из одного дома бросили коктейлем. Они разнесли этот дом и начали стрелять уже по всем. Потом начались какие-то страшные взрывы на близком расстоянии. Думаю, это танки стреляли. Или взрывались. Кто знает.
Мы все последующие дни лежали или сидели посреди ада. В тот день, когда все утихло, я не выдержала и отрубилась. Мама потом говорила, что слышала, как падали на асфальт гильзы, то есть стреляли совсем близко от нас. Что это было — перестрелка с терробороной или обстрел, я не знаю до сих пор. Потом нас начали бомбить: били по пятиэтажкам из гранатометов, разбили водонапорную башню, не стало газа, дом быстро охладел. Я еще успела набрать немного воды.
Соседи говорили, что танки стоят у клуба и у гаражей. Уже значительно позже другая соседка рассказала, что в тот день заехало 40 танков, они ограбили нашу «Фору» [магазин], вынесли оттуда алкоголь и еду, танцевали и веселились в клубе. Еще одна соседка получила ранения — во время обстрела нашего квартала она сидела на кухне у окна и… решала кроссворды. Хотя накануне я ее предупреждала: не подходите к окнам. По-моему, наш народ сложно пугать даже танками. Снаряд БМП влетел ей в стену, пробил насквозь, повредил трубу, ее ранило осколком. Раньше она пряталась в погребе, но больше не могла туда спускаться, потому приходила к нам. Мы запирались и сидели в темной комнате, слушали взрывы.
Через несколько дней эта женщина узнала об эвакуации, прискочила к нам, крикнула в щель между дверью и косяком: «Меня вывезут, ключ на груше, корм для кошек на кухне!» — и удрала. Оставив нас ошеломленными и шокированными даже больше, чем от войны. Это было 10 марта. Наши телефоны сели, мы не знали, как их зарядить, уже не было не только интернета — даже радио.
С тех пор каждый день казался похожим на предыдущий, но одновременно с каждым днем становилось все труднее и труднее. Донимал холод (на улице мороз, в доме — ноль и пара изо рта), перспектива голода, потому что особых запасов у нас не было, мы слишком верили в цивилизацию. Каждый вечер мы ложились спать в шесть (чтобы согреться, потому что под одеялами теплее), спали до семи утра, но и тогда не хотелось вставать, шевелиться. Ибо вставать значило идти разжигать костер, чтобы хоть нагреть воды на чай или кофе. Или просто теплой воды попить. Я говорила себе, что нельзя подвергаться депрессии, надо бороться, но каждый день становилось хуже и страшнее, потому что обстрелы усиливались.
Днем могла царить непродолжительная тишина, а вот ночью вокруг все взрывалось. Мы слышали запах серы. И понимали, что мы действительно среди ада. Постоянно боялись, что на крышу нашей одноэтажки упадет самолет, бомба или ракета прилетит. А потом уже и бояться перестали — наступает какое-то момент, когда ты смиряешься с неизбежностью. Хотя когда ракета прилетела в 800 метрах от нашего дома, и его буквально подняло в воздух, а балки под крышей коварно затрещали, куда и делось это призрачное спокойствие. Это просто животный страх, приказывающий тебе куда-то бежать. Его можно обуздать усилиями рационального мозга, но очень тяжело. Поэтому ты просто скручиваешься клубком и внутренне умираешь от ужаса.
Буча после месяца оккупации / Фото: REUTERS/Mikhail Palinchak— Из Бучи было тяжело уехать?
— Улица Яблонская была по обе стороны заблокирована постами. Выехать можно было только в те дни, когда объявляли зеленый коридор. Но мы и этого не знали. Машины у меня нет, в укрытие мы не ходили, информации ноль — мы не знали, что в центральной Буче проходит эвакуация. Можно было идти пешком в Ирпень, на Романовку, но со старенькой мамой и двумя котами в сумке это было проблематично, плюс легко могли подстрелить. Нам очень повезло, что мы смогли зарядить старый телефон, узнать о эвакуационном коридор (последний, как оказалось), уехать машиной с семьей соседей, с их маленьким ребенком. Мы были на 95% уверены, что нас расстреляют. Но на блокпостах выпустили, мы медленно проехали по Варшавской трассе — под дулами танков, я так понимаю — доехали до места эвакуации и потом двинулись колонной за автобусами.
Поэтому на Стеклозаводской осталось так много людей — ни машины, ни информации, ни возможности пойти пешком, потому что расстояния там большие. Там было страшное чувство заброшенности, апокалиптичности, ощущение, что мы на острове, а в Киев — тысячи километров. А вой покинутых (не)людьми на цепях собак еще и подливало масла в огонь.
— Что было из еды, воды. Как люди выживали?
— Из нашего окна виднелась дверь одного из хранилищ. После того, как нас «освободили» от благ цивилизации, мужчины там взялись разжигать костер, женщины готовить. Мы туда не ходили, но передавали продукты: овощи, мясо, прочее — а вместо этого та же соседка приносила горячую воду и по миске горячего блюда. Один раз в день поесть — оказывается, этого может быть достаточно. Через несколько дней толпа у того укрытия начала редеть. Я очень надеюсь, что тамошние мамы с детьми смогли эвакуироваться пешком (потому что перед тем, как почти все исчезли, я видела в окно, что женщины советуются группкой). Жену от себя мысль о том, что узнала об укрытиях в «Агростройснабке», где людей держали насильно, а затем убивали.
Еда была. У кого-то больше, у кого-то меньше, но все делились. В одноэтажках есть погреба, у многих там картофель и закрутки. Выжить можно было, хоть и в бесчеловечных условиях. Первую неделю морозилки еще держали холод, на кухне было как в холодильнике, поэтому понемногу пускали в ход запасы мяса, рыбы, сала, такое разное. Даже у нас много всего было, хотя казалось, что ничего нет. У украинцев всегда так.
За водой ходили к колодцу неподалеку от старого кладбища. Наши бесстрашные мужчины-соседи нам помогали, приносили воду, дрова. Я им говорила: «Не ходите так много и далеко, это опасно», но они только отмахивались. Говорят: «Эти смирные, сказали нам носить белые повязки на рукавах, тогда трогать не будут». Это я цитирую нашего соседа, этнического русского, между прочим, который нам очень помогал. Вообще на нашем отрезке Яблонской жило много россиян, их туда заселили в 50-е годы ХХ века, когда построили стеклозавод. Не знаю, может быть, этим объясняется, что мы ничего не знали об убийствах. У нас на угле все думали, что по сравнению с Ирпенем и Бучей у нас убили немного людей: одного мужчину из терробороны и двоих (наших) девушек за мародерство. Ужасная правда открылась только позавчера.
— Как вели себя россияне? Что происходило на улицах?
— Стреляли, уничтожали. В моем поле зрения по меньшей мере две квартиры в пятиэтажках были сожжены. Старые окна в деревянных рамах не выдерживали взрывные волны и разбивались. В пятиэтажке с видом на озеро вообще застряла бомба — так говорили. В первый день появления они вошли к соседке на улице Яблонской. Сказали: «Не бойтесь, мы мирных не трогаем». К сожалению, среди нашего народа много коллаборантов, поэтому она им все рассказала и показала: где есть люди, где нет… Или просто старость и страх взяли свое, и она думала, что они будут к ней лучше относиться, если расскажет. Потом, как я поняла из новых видео, они поставили танк во дворе дома напротив ее дома… Очень скорая карма.
Один дом неподалеку сгорел от обстрела. Погибшую там женщину похоронили во дворе.
Вечерами танки выезжали на улицу и стреляли. Запугивали. типа «всем спать». Утром тоже стреляли. И среди ночи. Сначала было страшно, потом начало надоедать и вызвало лишь глухое раздражение с матом. Соседей мы просили не разжигать костер после темноты. Они не сильно слушались, грелись у своей буржуйки во дворе, потом говорили, что над ними летал дрон, его было видно.
— Они ходили по домам? Что говорили, как вели себя?
— Мы по рассказам слышали, что ходили. По квартирам в девятиэтажке. По домам, выходившим фасадом на Яблонскую. Мы живем как на «второй линии», к нам, к счастью, не заходили. Ставили танки. Об эвакуации говорили: «Можем вывезти в Беларусь». Но когда уже первая волна ужаса сошла (я так понимаю, больше всего людей были убиты как раз тогда, когда они зашли в Бучу), то сказали надевать хорошо заметные белые повязки. Наверное, чтобы снайпер их издали видел. Тогда можно беспрепятственно передвигаться. Но на фото я видела труп с белой повязкой на рукаве. То есть, в конце концов, повязки перестали работать… Однажды россияне подъехали к скоплению людей на «танкетке» ( маленький танк), спросили что-то о том, как куда-то проехать. Теперь я понимаю, что соседи-мужчины просто берегли нашу психику. Они знали об убийствах, но не рассказывали.
— Есть кадры, где убиты люди с завязанными руками. Я так понимаю, что они их удерживали, а потом убили?
— Этого я не знаю, только позавчера шокировано это увидела. В нашем квартале мужчины передвигались более или менее свободно. Но в последние дни перед их уходом было очень много сообщений об убийствах мужчин и женщин. Наше местное сообщество изобиловало некрологами, знакомыми лицами соседей… «Развозили воду — застрелили», «готовила еду во дворе — застрелили», «увидели на улице — застрелили». Россияне очень сильно зверствовали в последние дни. Говорят, 25 марта зашла какая-то новая ротация. Зашла и так вышла.
— Есть свидетельства, что они пытались убить всех мужчин?
— Очевидно, они захватили в плен тех людей, которые прятались в «Агробудснабе». В первый же день убили мужчину у дома на Яблонской, 17. Я еще тогда подумала, что планомерно будут убивать мужчин. Кажется, наши соседи-мужчины чудом остались живы. Рассказывали, что недалеко от фабрики «Делиция» стоит машина с двумя труппами.
— Есть также кадры с раздавленными танками машинами, в которых еще находились мирные люди. Есть страшное чувство, что они делали это для развлечения.
— Вполне возможно. К счастью, я этого не видела, это делали в километре от моего дома.
— Что вас поразило?
— Наше спасение из Бучи было чудом. Мы почти месяц прожили в зоне боевых действий и геноцида. Наши соседи по дому по правой стороне выехали в самом начале, а в их квартиру переселились из аварийного (от обстрелов, конечно) дома другие, семья с ребенком. И папа в этой семье — настоящий герой. Он помогал нам во всем: приносил воду, рубил дрова, смастерил крутой мангал из кирпича, чтобы лучше держал тепло. Он пригнал во двор машину, которую его друг бросил в Буче, когда уезжал. Первую эвакуацию 19-го мы упустили, потому что я выключала телефон, а когда вечером 19-го включила, то увидела смс от подруги: «Эвакуация 19-го». А что все дни там были одинаковые, то я перепутала дату и думала, что 19-е следующий день. Но оказалось, что поезд ушел и шанс упущен. Но через день выпал еще один шанс уехать (на этот раз последний). И благодаря героизму этого соседа мы смогли спастись.
Именно это и поразило — ежедневный героизм людей. Помогать пожилым людям, делиться последним. Помощь, приходящая ниоткуда, и именно тогда, когда она тебе нужна. Впечатлило, как рельефно на войне проступает наружу настоящая натура человека. Ее уже ничем не скроешь, потому что все маски спали.
А еще — на их блокпостах были женщины. Говорили, что эти «биатлонистки» патрулируют наш поселок. Как-то одна соседка из оставшихся вышла на балкон на четвертом этаже поболтать по мобильному (Бог ее знает, как она мобильный заряжала), и сосед накричал на нее: «Спрячься, тебя сейчас подстрелят, здесь снайперки ходят». А когда уезжали, то уже увидели этих снайперов в русской военной форме. Они вместе с другими напряженными россиянами вышли встречать нашу машину. Водитель вышел разговаривать. Мы сидели на заднем сиденье. Вдруг мне на голову упала коробка соседского добра, и я неосторожно совершила резкое движение рукой, чтобы отодвинуть коробку назад. И та снайперша взялась за автомат. Если бы я немного резче шевельнулась — она бы меня пристрелила.
Присоединяйтесь к нам в соцсетях Facebook, Telegram и Instagram.